– Пусть мои присутствующие здесь друзья займутся вином; мне надо сказать пару слов Гиппию, а затем и мы немедленно усядемся за стол.

С этими словами трибун отвел Гиппия в сторону, решив, что в этот момент, ввиду критического положения дел, лучше доверить ему все и положиться на безусловную верность, с какой эти люди выполняли свои договоры.

– Нам не приходится терять времени, – заметил он с беспокойством, отведя Гиппия в сторону от его подчиненных. – Случилось кое-что, вовсе не входившее в наши расчеты. Как ты думаешь, могут они нас услышать?

Начальник бойцов бросил на свою шайку равнодушный взгляд.

– Коли они углубились в эту игру, – сказал он, – так не услышать, если забьют тревогу на четырех углах лагеря. Не бойся, illustrissime! Это займет их до ужина.

Шайка разделилась на пары, и гладиаторы занялись своим излюбленным времяпрепровождением, старинным, как холмы Албании, и занесенным в Римскую империю династией фараонов. Развлечение сводилось к некоторому денежному риску и состояло в следующем.

Игроки сидели или стояли, оборотясь лицом к лицу и протянув левую руку, чтобы отмечать ход игры. Правой игрок показывал один или два, а иногда и все пять пальцев сразу, с невероятной быстротой, угадывая в то же время вслух общую сумму пальцев, поднятых им и его соперником, который делал то же самое. Угадавший верно выигрывал одно очко, что тотчас же и отмечалось на левой руке, остававшейся с этой целью неподвижной, на высоте плеча, и когда выходили все пять очков, партия начиналась снова. Ничего не могло быть проще и неинтереснее этой игры, а между тем она отвлекала внимание гладиаторов от всего, даже от перспективы насладиться ароматом фалернского вина.

– Теперь это ребята, – сказал пренебрежительно Плацид. – Но в одну минуту они станут мужчинами, а в эту ночь сделаются тиграми. Гиппий, раб убежал. Нам нужно нападать на дворец немедленно.

– Я это знаю! – спокойно отвечал тот. – В эту минуту германская стража меняет караул. Мои молодцы едва готовы, и теперь еще недостаточно темно.

– Ты это знаешь! – воскликнул Плацид, более раздраженный, чем удивленный холодностью своего сообщника. – Ты это знаешь и не спешишь со своими приготовлениями! Но знаешь ли ты, что у этого светловолосого варвара в руках и твоя, и моя голова, и все пустые головы наших умников-друзей, забавляющихся вон там? Знаешь ли ты, что цезарь, повинуясь своей свинской натуре, замечется, как загнанный вепрь, как только у него явится тень подозрения об опасности? Знаешь ли ты, что, быть может, ни один из нас не доживет даже до ужина, поджидающего нас в соседней зале? Из какого леса вырублен ты, если можешь хладнокровно смотреть в лицо, когда меч грозит и твоему, и моему горлу?