– Я из твоей дивизии, – сказал он, – хотя я из более далеких стран севера, чем твой отряд, и говорю на другом наречии. Нас распустили только вчера по письменному приказу цезаря. Оказалось, что этот приказ был фальшивым. Мы расселись по римским тавернам, но глашатай, делавший обход, увидел меня, приказал мне вернуться и немедленно занять свой пост. Он сказал, что мы должны собраться в окрестностях, найти пост во дворце и присоединиться к нему до возвращения наших начальников. Я простой варвар, я почти не знаю Рима, но ведь дворец здесь? И ты ведь центурион германской стражи?

Говоря эти слова, он стоял вытянувшись, отдавая солдатскую честь, и центурион, не сомневаясь, поверил его басне, тем более что известная часть войск цезаря была недавно распущена в тот момент, когда ее услуги казались в высшей степени необходимыми. Взяв оружие Эски, он сказал что-то на своем языке часовому и затем обратился к бретонцу.

– Ты можешь идти на пост, – сказал он, – мне не в тягость получить еще несколько человек из нашей же компании. В эту ночь, наверное, нам понадобятся все люди, каких только мы можем собрать.

Проводя его через сады, он задавал ему много вопросов о силе противной партии, о состоянии города и вообще о настроении граждан в отношении Вителлия. Эска увертывался изо всех сил, пользуясь, когда было возможно, предположениями и в критических случаях оправдывая свое незнание тем, что все время после роспуска он провел в тавернах. Центурион поверил в это оправдание, так как знал вкусы и привычки своей дивизии.

Меж тем они подошли к огню бивуака, и, как ни незначителен был воинский опыт Эски, однако он тотчас же понял, какая огромная опасность грозит дворцу в случае нападения. Рослые германцы шатались и слонялись туда и сюда при свете пылающих головней, как будто они собирались здесь только для того, чтобы попировать, попеть и повеселиться. Вино текло ручьями, и кубки, из которых его пили, вполне соответствовали благородной жажде этих скандинавских борцов. Даже сами часовые по временам из-за прихоти или наглости оставляли свой пост, подходили к костру, громко хохотали, осушали полные стаканы и спокойно возвращались на свое место как ни в чем не бывало. Всякого новопришедшего они принимали с огромным удовольствием, так как видели в этом повод снова пить, и, хотя Эска был доволен, видя, что никто из них, кроме центуриона, не знал латыни и, следовательно, ему не нужно было бояться нового допроса, однако он понял, что они не пропустят его, прежде чем он не окажет им честь и не выпьет за их здоровье не один огромный кубок грубого и крепкого сабинского вина.