Когда я выковывал большие гвозди и все железные детали, они отбрасывали искры на звонкой наковальне у меня под руками.

В памяти вновь возникает судно, построенное из свежей древесины, оно покоится на пиллерсах на пляже Обока, подобное насекомому, крылья которого вот-вот распрямятся.

Я снова вижу верфь. Она пробуждается ясным утром, позолоченная лучами солнца, встающего из моря. Плотники стучат по дереву своими молотками, а звонкие удары по наковальне примешиваются к пению горластых кули…

Кажется, что светлый корпус корабля рождается из этой веселой суеты: каждый день его гармоничные и обтекаемые линии, в результате тысячелетнего усовершенствования уподобившиеся формам животных, обретают все большую законченность. Эти изящные кривые наводят на мысль о предстоящей схватке с морской стихией и о легком полете над волнами, которые будут прокатываться под судном, почти не касаясь закругленной подводной части корпуса…

Я вдохнул жизнь в это большое неподвижное тело, придав ему крылья из белой парусины, которые возьмут от ветра силу и скорость… Корабль послушно подчинялся мне, когда я держал его румпель, как руку друга, укрощающего ради меня две крылатые силы — ветер и море…

Теперь все погублено: остался лишь призрак смерти — судно, потерпевшее крушение! Колосс, побежденный благодаря внезапности нападения. Море силится его уничтожить, и протяжный жалобный стон, раздающийся в такт колебаниям волн, выходит из этого могучего умирающего существа.

Через несколько мгновений мое едва ли не гипнотическое состояние рассеивается, и я возвращаюсь к реальности. Я вспоминаю о ждущих меня людях, о всех, кто находится там…

Я должен жить.

И тогда меня пронзает невыносимая печаль, оттого что мне придется сейчас покинуть судно…

* * *

Как бы там ни было, надо действовать, я намерен бороться до конца. Прежде всего необходимо спасти этих несчастных арабов, уже смирившихся со своей участью, так как в каждую секунду судно может развалиться, и его тогда поглотит пучина вместе с находящимися на борту людьми.

Суша, по моим представлениям, находится в трех или четырех милях отсюда. В шлюпку мы спешно грузим, помимо шести пассажиров, бочку с пятьюдесятью литрами воды и несколько мелких предметов первой необходимости. Нагруженная до отказа, она уплывает к суше, то и дело исчезая в ложбинках между волн.

Наступает ночь, зловещая, рождающая видения. Призрак старого капитана, которого я прогнал с его затонувшего судна, витает над всем, что размытыми силуэтами выступает из темноты, всплывает подобием сломанных членов из шевелящегося покрывала пены, белого савана, накрывшего бедственное судно.