Сперва я делаю перекличку: никто, слава Богу, не пропал.

Наши средства к существованию: пятьдесят литров воды, двадцать килограммов риса и немного сахара. Это все.

Есть еще оружие: три ружья системы грае и несколько патронов, они могут всегда нам пригодиться. Итальянский пост в Ракмате, вероятно, расположен не более чем в десяти километрах от этого места, и я рассчитываю отправиться туда, как только рассветет.

Наконец небо светлеет: солнце встает над морем, становится тихо. В открытом море я вижу наш бедный корабль, он в том же виде, в каком мы оставили его вчера.

Я быстро убеждаюсь в том, что мы находимся на той песчаной полосе, которая тянется параллельно берегу, тут и там прорезанная широкими и глубокими проходами, через которые проникает морская вода, заполняя лагуны, отделяющие эту полоску суши.

На юге все эти болотца поросли лесом манглий (белых корнепусков), простирающимся до залива Бейлул. В таких местах вряд ли встретишь людей. Можно быть уверенным, что наше вчерашнее кораблекрушение из-за большой дистанции не было замечено несколькими рыбаками, находящимися на суше.

Для того чтобы добраться до деревни Ракмат, надо преодолеть лагуны. Я пробую сделать это пешком вместе с Абди и двумя другими матросами в надежде раздобыть продукты. Но скоро нам приходится отказаться от этой затеи: мы то вязнем по пояс в трясине, то выходим на глубоководье, где надо плыть. Опасаясь, как бы нас не поглотили зыбучие пески, я решаю вернуться назад.

Тогда мы плывем на лодке, пытаясь отыскать проход со стороны моря.

Поднявшись примерно на милю к северу, мы обнаруживаем проход, куда в часы прилива яростно устремляется море. Проще всего положиться на силу течения, которое куда-нибудь нас вынесет. И в самом деле, подхваченные потоком, мы оказываемся в отдаленной части лагуны, где можно сесть за весла.

Преодолев не один поворот, мы наконец подплываем к жалким хижинам деревушки Ракмат. Эти несколько лачуг теснятся на пляже, у подножия конусообразной горы из черной лавы. Я не без радости замечаю две вытащенные на песок заруки, что дает мне надежду получить здесь хоть какую-то помощь.

Я иду к квадратному жилищу, где обитает туземец, уроженец Тигриньи, являющийся представителем итальянских властей. Он видел, как мы приплыли, и торопится привести в порядок свою форму (то, что надето на нем сейчас, ее упрощенный вариант). Он нахлобучивает на себя монументальную феску уставного образца: в подобные головные уборы итальянцы обряжают своих туземных ополченцев. Ему бы очень хотелось щегольнуть и своим мундиром цвета хаки, но, увы, рукава, завязанные у обшлагов, служат ему в качестве мешков для хранения сахара и других ценных вещей.