Мандерсон молча кивнул, но на его лице сохранилось меланхоличное выражение, подчеркнутое опущенными к подбородку уголками рта; его глаза тревожно поблескивали.

— Ах, если бы только меня не мучили кошмары, — вздохнул он. — Я слышу и вижу их каждую ночь… Я вижу, как они кидаются к борту… А сколько там было акул! Боже, сколько их было! Они как будто знали, что у нас на борту появилось что-то жуткое, и мы обязательно постараемся убежать от него…

Он смял свернутые в рулончик деньги и сунул комок в карман брюк. Затем заговорил без какого-либо вступления:

— Судно появилось с левого борта, с наветренной стороны, если так можно выразиться при почти полном отсутствии ветра в полуденном пекле.

Метис-канак, стоявший у руля и первым заметивший его, ухмыльнулся:

— Mad! Plenty mad![49]

Дассенд, капитан, машинально выругался, не выходя из послеобеденной дремоты.

Я со стоном вырвался из лихорадочного сна и выскочил на раскаленную палубу.

— Если ты, черное животное, — буркнул я, имея в виду канака, — напрасно заставил меня проснуться, я поглажу тебя ее акульей шкурой и сдеру с твоей спины все мясо до костей!

По морю катились пологие валы, подгоняемые горячим дыханием едва заметного бриза; мимо судна, лениво шевеля ластами, проплыл дюгонь.

— Не понимаю, что происходит с этим судном? — пробормотал я. — Может быть, вся его команда действительно сошла с ума? Или судно заколдовано? Но, может быть, я пьян? Хотелось бы, чтобы оправдалось последнее предположение!

— Капитан! — заорал я. — Вам стоит проснуться, чтобы не пропустить нечто интересное!

Потом я окликнул матроса:

— Эй, Тонга! Сбегай за подзорной трубой!

Таким образом мы, то есть вся команда трехмачтового судна «Минотавр», невероятно жарким майским днем, находясь посреди примечательных своим коварством вод Тихого океана примерно в тысяче восьмистах милях от Австралии, повстречалась со шхуной «Синяя гора» из Сиднея, выполнявшей на наших глазах какие-то нелепые маневры.

Мы окликали их, орали в рупор громкоговорителя, поднимали на мачте сигнальные флажки и, в конце концов, даже выпалили из сигнальной пушки, сопроводив пальбу ракетами, но на палубу шхуны так никто и не поднялся.

Мы едва не побили Тонгу, заявившего, что на странной шхуне появился «дювель-дювель»[50], что вызвало крики ужаса у туземцев, которых хватало в составе нашей команды.

— Нет, — задумчиво сказал капитан, — просто вся команда шхуны свалилась от чумы. Сейчас они лежат в кубрике с головами, набитыми смятой бумагой и тупо смотрят в пространство… Ты не хочешь сплавать к ним, Мандерсон?