– Этот кризис, – сказал он, – премудрый и знаменитый Цицерон подал как войну между республикой, с одной стороны, и Марком Антонием – с другой. Но это неправильно, сограждане. Это война между тремя разными партиями: Антонием, назначенным губернатором Ближней Галлии голосованием этого собрания и народа, Децимом, отказывающимся подчиниться командованию Антония, и мальчиком, набравшим личную армию и стремящимся заполучить все, что сможет. Из этих троих я лично знаю Антония и благоволю к нему. Может, в качестве компромисса мы должны предложить ему губернаторство в Дальней Галлии? Но, если для вас это чересчур много, я предлагаю, чтобы мы, по крайней мере, оставались нейтральными.
Когда он сел, Цицерон снова поднялся, но Панса опять проигнорировал его и вызвал Луция Кальпурния Пизона, бывшего тестя Цезаря, которого Марк Туллий, естественно, тоже считал своим союзником. Пизон произнес длинную речь, суть которой заключалась в том, что он всегда считал Марка Антония опасным для государства и до сих пор так считает, однако, пережив последнюю гражданскую войну, не имеет желания пережить еще одну и полагает, что Сенат должен предпринять последнюю попытку закончить дело миром, послав делегацию к Антонию с предложением соглашения.
– Я полагаю, что он должен отдаться на волю Сената и народа, прекратить осаду Мутины и вернуть свою армию на итальянский берег Рубикона, но не ближе к Риму, чем на двести миль, – заявил Кальпурний. – Если он это сделает, то даже на нынешнем позднем этапе войну можно будет предотвратить. Но если не сделает и начнется война, то, по крайней мере, у всего мира не будет сомнений, чья в том вина.
Когда Пизон закончил, Цицерон даже не потрудился встать. Он сидел, опустив подбородок на грудь и сердито глядя в пол. Следующий оратор был еще одним его предполагаемым союзником, Публием Сервилием Ватием Исавриком: он разродился великим множеством банальностей и резко говорил об Антонии, но еще резче – об Октавиане. Благодаря женитьбе он являлся родственником Брута и Кассия и поднял вопрос, который у многих был на уме:
– С тех пор как Октавиан появился в Италии, он произносил самые свирепые речи, клянясь отомстить за своего так называемого отца, предав его убийц суду. Этими речами он угрожает безопасности некоторых самых известных людей в нашем государстве. С ними посоветовались насчет почестей, которые теперь намечаются для приемного сына Цезаря? Какие у нас гарантии, что, если мы сделаем этого амбициозного и незрелого так называемого военачальника «мечом и щитом Сената» – как предлагает благородный Цицерон, – он не повернется и не использует свой меч против