Широко улыбаясь, Нэн взял Шарпа за плечи, полюбовался и заявил:

– Вы представляетесь мне достаточно живым!

– А не должен?

– По мнению сэра Огастеса, французы, вероятно, угробили вас ещё вчера!

– Он здесь?

Напряжённый тон Шарпа рассмешил генерала:

– Я отослал его вместе с дамой. Крайне редкая красотка, скажу я вам, Шарп!

– Да, сэр.

– Кстати, ваша супруга дважды удивила меня, сообщив, что, во-первых, на ваш вкус леди Фартингдейл – толстуха; а, во-вторых, она вовсе не леди! Неужели это так, Шарп?

– Вам виднее, сэр. – уклонился от ответа стрелок.

Нэн шутливо погрозил ему пальцем. С нескрываемым удовольствием генерал следил за тем, как замыкающие ряды французов втягиваются в деревню, а бойцы Лёгкой дивизии поднимаются на холм. Шотландец топнул ногой и хлопнул в ладоши:

– Что, съели?! Полагаю, об атаках нашим французским друзьям уже думать не приходится, а где-то через час, когда мы выйдем на позиции, им придётся задуматься об обороне. Ах, какой вы молодчина, майор Шарп! Майор?

Шарп его не слышал, впившись глазами в распростёртую на снегу фигурку рядом со смирно стоящим конём.

– Шарп?

Но стрелок уже бежал туда со всех ног.

Чёрные, как смоль, волосы разметались по снегу, совершенно так, как некогда рассыпались они по подушке для Шарпа. Кровь на шее была похожа на порванную нитку рубинов. Глаза невидяще установились в небо.

Он опустился на колени, онемев от горя. В глотке застрял ком. Зрение застилали слёзы. Шарп поднял худенькое тело на руки, её голова запрокинулась назад, и капля крови крупным рубином скатилась к подбородку. Шарп подхватил затылок ладонью, чувствуя снег на её волосах, прижался лицом к её щеке и зарыдал, потому что Тереза была мертва.

Тепло уходило из неё, и Шарп крепко прижал жену к себе, будто надеясь заставить жизнь вернуться в её тело.

У него не было изображения Терезы. Никакие краски не властны передать бурлившую и клокотавшую в ней жизнь. Жёсткая и безжалостная мстительница, она по-детски верила в любовь. Она всю себя подарила Шарпу и, в отличие от него, никогда не сомневалась в мудрости своего поступка. Она любила Шарпа. Она умерла.

Он выл, как раненый зверь, не видя ничего вокруг. Война свела их, война разлучала, и вот разлучила навек.