– И хорошо, она только что вышла замуж.

– У неё шестой месяц, или, может, чуть меньше, – уверенно сказала молодая паршивка. А я подсчитал – кроме меня, отцом никто быть не может – после надругательств в Киррумпэ у неё были месячные… Хорошо ещё, что Макар, судя по тому, как он на неё смотрит, души в ней не чает. Но как жаль, что моих детей будут растить другие…

На вторую ночь, Рената прислала другую девочку, но тоже со смешным именем – Пульхерия. В отличие от Евлампии, она не заснула, но она раз в полчаса или чаще дотрагивалась до моего лба, и я вновь смог забыться лишь под утро. И снился мне сон, вероятно, навеянный известной сценой из "Белого солнца пустыни": я сижу в саду, разодетый под восточного вельможу, а целый выводок жён – Лиза, Эсмеральда, Лииса, Аня, и почему-то Сара, одетые в прозрачные одежды, суетятся вокруг меня. А чуть в отдалении, под неусыпным оком Анфисы, играют многочисленные дети. И на душе стало так хорошо…

– Вставай, лежебока, – услышал я строгий голос Ренаты. Просыпаясь, я ещё подумал, что вряд ли Лиза согласилась бы с такой ситуацией, да и при чём здесь Сара? Более того, православие не признаёт многоженства, а ни в ислам, ни в осколок мормонизма, где оно ещё разрешено, мне переходить не хотелось.

Рената была в присутствии обеих – Евлампии и Пульхерии. Бесцеремонно осмотрев меня от головы до пят, померив температуру, давление, пульс и хрен знает ещё что, наша главврач объявила мне:

– Постельный режим отменяется. Да и сиделка тебе не нужна; одна из девушек будет к тебе заглядывать раз в час. Ежели что, обращайся, – и она показала на уоки-токи, который она положила на стол.

– А можно выходить в столовую? И на палубу?

– Пищу принимать пока будешь здесь. А на палубу можно, сегодня на удивление тепло, целых восемь градусов, относительно солнечно, и ветер почти стих. Но оденься потеплее, и не увлекайся, полчаса или максимум час – и всё. Возьми с собой – да хоть твою приёмную дочь. Девочка очень способная, далеко пойдёт, если захочет стать врачом.

После завтрака, Анфиса проследила за тем, чтобы я облачился согласно Ренатиным инструкциям, а затем повела меня за локоть на палубу. Мы как раз проходили по Па-де-Кале, самому узкому месту Ла-Манша. По правому борту виднелись знаменитые дуврские меловые скалы, а по левую – более пологий грязно-белый французский берег у Кале. Солнце, почти утратившее оранжевый оттенок, действительно светило во всю мощь, но вновь задувший холодный ветер напоминал, что уже осень.

Неожиданно мы увидели небольшой парусник, шедший нам наперерез. Вскоре от него отделилась шлюпка и пошла в нашем направлении.