Это и дар, и проклятие одновременно. Восемьсот двенадцать дней отсутствия контроля над собственной жизнью, неспособности что-либо изменить, невозможности хоть как-то повлиять хоть на что-нибудь, даже на себя. И в то же время восемьсот двенадцать дней полной безнаказанности, отсутствия последствий для любых поступков — неважно, самых прекрасных или самых низких, подвигов или преступлений!

Я уже не мог смотреть на мир как на реальность. Я видел этот день не десять, не сто, а более восьмисот раз. Я знал, что все снова повторится, разбитое склеится, мертвое оживет, все слова и поступки будут стерты. И так раз за разом. Неважно, как я поступлю - хорошо или плохо, произойдет нечто в первый, десятый или восьмисотый раз, все это сотрется без следа через несколько часов. Чтобы, будто ни в чем не бывало, начаться снова. Зачем обдумывать свои поступки, чего-то опасаться, на что-то надеяться, обращать внимание на себя или на других, да хоть на извержение вулкана посреди улицы, если все вокруг совершенно, абсолютно, с математической точностью не реально, если я сам не реален!

Это была настоящая временная петля. Без дураков. Мир возвращался в 4:48 утра четвертого сентября, становился таким, каким он был в 4:48 утра предыдущего дня, и начинал все заново. Квантовая физика летела в тартарары, законы сохранения энергии не работали, законы сохранения материи истерично хохотали над собой, хронофизика лишалась всякого смысла. Элементарная логика была бесполезной. Даже парадоксы времени не происходили…

Я жил, не меняясь. В 4:48 утра пятницы я вновь оказывался в своем теле, каким оно было вчера, каким оно было сто дней назад, каким оно было восемьсот двенадцать дней назад, каким оно было, когда меня только-только бросило в прошлое. Мое тело было таким же, как и в самый первый раз, за десятки лет до моего попадания во временную петлю, когда я в этом юном возрасте прожил эту конкретную пятницу четвертого сентября в первый раз.

Неважно, прострелил ли я себе голову, свалился ли на пилу на лесопилке, нарвался ли на нож, ввязался ли в драку со спецназовцами или ширнулся немыслимой дозой какой-нибудь жути. Я вновь оказывался целёхонький, здоровёхонький, новёхонький. Таким, каким я и был в 4:48 утра четвертого сентября в самый первый раз, десятки лет назад. Или вчера. Потому что не было разницы между десятками лет назад и вчера. И не было разницы между вчера и завтра.

Кстати, чтобы не путаться, я не называл дни здесь, в петле времени, днями. Я придумал термин «цикл». Вроде как и день, но ненастоящий. А как он может быть настоящим, если он никогда не меняется! Циклы идут своей чередой, дни — нет.