Джеймс, приговоренный к смерти, был погублен так же просто, как если бы герцог просто взял ружье и застрелил его. Это я, без сомнения, знал заранее, но другие не знали и были более моего поражены скандальными фактами, которые обнаружились во время разбора дела. Хуже всего был, конечно, этот герцогский выпад против правосудия. Но не менее откровенно прозвучали слова одного из присяжных-Кэмпбеллов, которыми тот прервал защитительную речь Кольстоуна: «Пожалуйста, сэр, говорите покороче, мы очень устали». Но некоторые из моих новых друзей-юристов были ещё более поражены нововведением, которое опозорило и даже сделало недействительным всё судебное разбирательство: одного свидетеля совсем не вызвали. Имя его, положим, было напечатано, и до сих пор его можно видеть на четвёртой странице списка: «Джеймс Драммонд, alias (иначе) МакГрегор, иначе Джеймс Мор, бывший арендатор в Инверонахиле». Предварительный допрос, как полагается, был снят с него письменно. Он вспомнил или выдумал — прости ему бог! — вещи, которые легли тяжелым обвинением на Джеймса Стюарта; ему же самому открыли двери тюрьмы. Было очень желательно довести его показания до сведения присяжных, не подвергая самого свидетеля опасности перекрёстного допроса. И способ, которым они были сообщены, удивил всех своей неожиданностью. Бумагу эту, как нечто любопытное, просто передавали на заседании из рук в руки. Она обошла скамью присяжных, произвела своё действие и опять исчезла, — точно нечаянно затерявшись, — прежде чем достигла защитников подсудимого. Это посчитали предательским средством. Мысль, что тут было замешано имя Джеймса Мора, заставляла меня переживать за Катриону, которая так любила его и не подозревала о его истинной сущности.
Джеймс же Глен держался молодцом, он с полным самообладанием выслушал всю эту гневную филиппику, а после вынесения смертного приговора произнес:
«Милорды, я покорно принимаю ваш жестокий приговор. Я прощаю членам суда и всем тем свидетелям, которые, вопреки присяге, несколько раз лжесвидетельствовали против меня. И я заявляю — перед Всемогущим Богом и всеми присутствующими, — что я понятия не имел о готовящемся убийстве Колина Кэмпбелла из Гленура и что я чист, как не родившийся ребёнок. Я не боюсь смерти, но что меня печалит сверх всякой меры, так это моя репутация. Я не хочу, чтобы последующие поколения шотландцев считали меня виновным в столь ужасном и варварском преступлении».