Мысли о знаменитой красавице придали сил, умирающий немедля приободрился, собрался с духом. Перевернуться, на колени восстать и к лестнице…

Ой, не успел. Ну что ты будешь делать. Идут!

Он закрыл глаза, длинное тело мертво вытянулось, заострившийся нос уставился к потолочному витражному абажуру. Замри, Григорий, еще есть шансец, должен быть…

Мягко шагают сапоги по коврам. Но один кто-то идет, слава тебе господи!

Умирающий чувствовал, как над ним остановились, склонились — свет лампы ощутимо померк, сквозь запахи мадеры, крови, сухого медвежьего меха (да чтоб ему второй раз околеть, хычнику белесому!) донесся аромат духов. Он! Князь-предатель!

— Убиватьх?! — умирающий широко распахнул глаза, праведная злость придала сил. — Ах, Фелекся!

Лицо князя — холеное, гладкое и красивое — любая гимназистка позавидует — отшатнулось. Но поздно: когтистые лапы умирающего вцепились в княжеские плечи. Онемевший от ужаса Феликс, тщетно вырывался, лишь поднимая от пола огромного косматого мужика-пиявку. С выставленной бороды старца летели сгустки крови, брезгливый князь Юсупов машинально жмурился, смаргивал длинными ресницами, пятился. Борьба, бессмысленная и бестолковая, продолжилась стоя: толкались и толклись, спотыкаясь о медвежью голову. Трещал китель князя, раздиралась расшитая рубашка старца, зазвенели рюмки на задетом столе. Наконец, Юсупов, взвизгнув от напряжения, вырвался, лишившись погона. Потерявший равновесие противник не устоял, рухнул навзничь, выхаркнул сгусток крови, но тут же вскочил на четвереньки, с удивительной резвостью метнулся к лестнице:

— Ну, погодь, Фелекся! Ох, Фелекся…

Уже не на четвереньках, а на ногах, касаясь ступеней лестницы огромными кистями рук, взлетел вверх, плечом бахнулся в дверь. Не заперто, слав те, господи… Темная комната, будуар или как его тут… показывал князь гарсоньерку (тьфу, пакостное название!), хвастал, завлекал…

Топая по ковру, пытаясь разглядеть, куда бечь, старец услышал, как в полуподвале по-детски скулит перепуганный князь-хозяин, вот застучали по лестнице каблуки. Это он наверх побежал, уж точно наведет душегубцев…

— Фелекся, ох, Фелекся… — хрипел старец, отшвыривая с пути банкетку. Понаставят невесть чего, мебелей дурацких уйма. Чуть не сшиб кривоногий, весь гнутый-перегнутый, столик. Да вот же она — дверь!

Чутье вело дальше, к сквознячку, к входным дверям, к жизни! Двор должон быть, там с мотора сходили. Эх, шубу оставил, новая же шуба. Эх…

— Ну, Фелекся, ответишь…

Вот дверь входная. Только бы за нее выскочить. Какой замок-то здесь?!