– А я полагал, боярин, что все Романовы стоят, чтобы сего отрока на царство венчать, – сказал я Ивану Никитичу, едва возок выехал за пределы острога.

– Смеешься ты, что ли, князь? – отвечал мне мой собеседник. – Мише бы пономарем быть, а не царем. Читать едва умеет, а весь молитвослов назубок помнит.

– А тебе-то что с того? При глупом царе его родне куда вольготнее будет жить. Хочешь – шапку боярскую да место в думе, хочешь – землицу в вотчину или еще чего. Нешто молодой царь любимому дяде откажет?

– Так-то оно так, князь, да только на престол мало сесть, на нем еще удержаться надо! А если не удержится, то и сам голову сложит, и всю семью погубит. Опять же династия крепка, когда у царя помимо родни еще и наследник есть, а с этого колченогого еще неизвестно какой приплод будет. Да ты не подумай, князь, я своему племяннику не враг вовсе. Я когда Федора постригли, Мише вместо отца был и его люблю не меньше, чем своего Никитушку, а потому не желаю ему судьбы такой, не сдюжит он.

– Ладно, боярин, понял я тебя. Это хорошо, что ты разумом решил, а не сердцем. От сердца в таких делах только вред бывает. А скажи мне еще, много ли среди русского боярства таких разумных?

– Немало, князь. Среди боярства нашего, конечно, разные люди встречаются. Есть и такие, что Мишу на троне хотели бы видеть, особливо среди тех, кто брата моего плохо знает. Они помнят его щеголем молодым в красных сапожках и думают, что нравом он и разумом не крепче своего сына. К тому же бог весть, вернется ли он из плена польского, и покрепче его да породовитее, случалось, гинули в латинских застенках. Вот и мудруют от невеликого своего разума. Но мудрствование – оно дело такое, его завсегда можно в обратную сторону повернуть, если, конечно, человек разумный. Так что ты вот что мне скажи, чтобы я другим мог передать. Чего ждать нам от королевича Карла Филипа?

– Я, боярин, это уже говорил князю Трубецкому и тебе повторю. Королевич еще молод, и расти ему с вами. Нужны ему будут опытные советники и верные слуги, а взять их, опричь вас, негде, ибо шведы дел ваших и обычаев не ведают. Кроме того, Густав Адольф своему брату не враг и, коли его царем выберут, земли ваши захваченные добром вернет. В противном же случае их воевать придется, а дело это непростое и затратное. Так что думайте, бояре, да не прогадайте.

Когда Иван Никитич наконец уехал, я пошел на женскую половину поговорить с царевной. К своему удивлению, застал там помимо Ксении, Насти и Авдотьи еще и сотника Анисима. Все вместе они занимались весьма важным делом. Стрелец, оказывается, помимо всего прочего, был сапожником. И вся эта теплая компания занималась тем, что обувала Марьюшку и Глашу в только что изготовленную обувку. Девочки, очевидно не носившие на ногах ничего, кроме лаптей, были в полном восторге. Больше всего их обнова напоминала кожаные тапочки, стянутые шнуровкой. Анисим называл их «поршни», а чтобы они не натирали ног, носили их с онучами. Маша первая меня заметила и важно заявила, показывая обнову: