– Я – герцог Мекленбургский! – проревел я в наступившей тишине. – И теперь только я могу спасти ваши никчемные жизни от ярости московитов! Или вы сейчас сдадитесь мне безо всяких условий, или уже вечером ваши задницы будут красоваться на кольях. Эй, парни, – продолжил я, обращаясь к наемникам, – выгоните эту гонористую сволочь прочь отсюда, и я возьму вас к себе на службу.

– Вместе с добычей? – с надеждой спросил худой как жердь пикинер в ржавой кирасе и помятом морионе, с протазаном наперевес.

– И даже со всеми твоими вшами, бродяга!

– Да здравствует герцог Мекленбургский! – заревели немцы и, сплотившись еще больше, начали двигаться на поляков.

Те, однако, не вступая в схватку, подхватили тело своего полковника и стали быстро отступать к воротам.

– Падре, – обратился я к оставшемуся на месте и недоуменно хлопающему глазами священнику, – не знаю, с кем вы меня так не вовремя перепутали, но категорически рекомендую на некоторое время заткнуться. Пока по вашей милости еще кто-нибудь не отправился к праотцам.

– По моей милости? – пролепетал сбитый с толку францисканец.

– Ну а по чьей? Конечно, по вашей, не по моей же!

Тем временем подчиненные Будилы вышли из ворот, но, в отличие от людей Струся, не бросали сабель, а, сгрудившись в кучу, размахивали ими. Как я потом узнал, фон Гершов успел завести уже разоруженных жолнежей внутрь своего каре и тем самым отделил от жаждущих их крови казаков и ополченцев. Но тем, кто не сложил оружия, так не повезло. Увидев, что часть поляков не сдалась и их не прикрывают ни мекленбуржцы, ни другие ополченцы, казаки кинулись на них, как почуявшие кровь волки. Те пытались сопротивляться, но тщетно. Казаки рубили их саблями и кололи копьями. Скоро все было кончено, а ошалевшие от крови казаки попробовали ворваться внутрь Кремля, но, пока они рубили жолнежей Будилы, воеводы подтянули к месту побоища сотни дворянского ополчения и стрельцов. Те первыми успели войти и тут же стали занимать башни и стены, а также расставлять караулы у палат и приказов. Так что заняться грабежом у донцов не получилось.

Ко мне наконец прорвались Казимир и Аникита с рейтарами и удивленно уставились на стоящих в полном порядке немцев.

– Ну, чего уставились? – усмехнулся я на их недоумение. – Пехоты герцога Мекленбургского никогда не видели? Надо бы вывести их отсюда от греха да покормить, а то непонятно, как и оружие-то держат.

Вождей ополчения та легкость, с которой я перевербовал наемников, тоже удивила, причем некоторых неприятно. Впрочем, виду они не подавали, а поскольку сдача гарнизона означала долгожданное освобождение, то настроение у всех было праздничным. По такому случаю стали звонить во все колокола, стрелять из ружей и пушек и всячески выражать свою радость. Здраво рассудив, что мозолить глаза победителям видом вооруженных немцев и пленных поляков – дело не самое разумное, я скомандовал своему воинству «марш» – и мы двинулись в сторону моего острога. Впереди шли драбанты во главе с фон Гершовом, потом гнали пленных поляков, за ними строем немцы, и замыкали колонну рейтары Вельяминова. Я немного задержался в Кремле, столкнувшись и разговорившись с князем Трубецким.