Меня предупредили, что входить в главный храм страны, каким, несомненно, был Успенский собор, иноверцу нельзя. Я, в общем, не сильно и рвался, представлять кандидатуру Карла Филипа должны были Иван Никитич Романов и другие бояре. О ходе выборов я все равно узнаю от Аникиты. Вельяминов, к моему удивлению, тоже был делегатом от Твери, где находились вотчины его рода. Дожидаться решения собора я собирался где-нибудь в совершенно разоренном старом великокняжеском дворце – все же стоять на улице подобно простым зевакам мне было невместно. Но едва я направился в сторону Грановитой палаты, из собора выбежали служки и кинулись ко мне.

– Князь, – зачастили они, кланяясь, – тебя зовут на собор, пойдем с нами, сделай милость!

– Да вы ополоумели, поди! – хмыкнул я в ответ. – Мне давеча митрополит Иона все уши прожужжал, что иноверцам в Успенский собор нельзя.

Служки переглянулись и, перебивая друг друга, вновь затараторили:

– Преподобный Сильвестр всяко лаялся и посохом грозился, дескать, стоять за веру православную в бою иноверцу можно, а в собор нельзя?

– А Иона что же?

– Промолчал.

– Ну, раз промолчал, стало быть, пошли.

Под напряженными взглядами собравшихся у собора людей мы прошли в храм. Перед входом служки начали креститься, и мне тоже ничего не оставалось, как снять шляпу и осенить себя крестным знамением, слыша за спиной: «Ишь как басурманина корежит!»

Посреди собора было устроено нечто вроде круглого стола, за которым сидели иерархи православной церкви и самые знатные бояре. Делегаты попроще теснились за ними по краям. У алтаря стояло кресло для ведущего прения князя Дмитрия Пожарского. Выйдя в круг между столами и поклонившись присутствующим, я вопросительно взглянул на Дмитрия Михайловича.

– Князь Иван Жигимонтович, – произнес он торжественно, – волею собора и всей земли Русской решили мы, что не хотим государя иной с нами веры и из иных земель. Тем более что никто из кандидатов не приехал на собор сам и не прислал своих представителей. Никто, кроме шведского королевича Карла Филипа, коего персону представляешь ты.

Над собравшимися в соборе застыла звенящая тишина, а Пожарский после короткой паузы продолжал:

– Мы помним, князь, о твоих заслугах. О том, что ты выдал нам схваченного в Пскове самозванца, и о том, что бился вместе с нами с Ходкевичем. Знаем также, что ты спас от погрома воровскими казаками Вологду. Посему не хотим обидеть тебя отказом, прежде не выслушав. Говори, князь!

Не зная, как начать речь, к которой совсем не готовился, я на некоторое время завис. В голове крутилось нечто вроде «уважаемые товарищи депутаты», но, слава тебе господи, хватило ума такого не говорить.