– Ты посмотри, какие сановные люди, – подивился я списку из высокопоставленных особ. – Погоди, а что же там за войско, если его возглавляет сразу столько шишек на ровном месте?

– Каждый за свой счет снарядил панцирную хоругвь, это не считая слуг и свиты…

– Не так уж и много, чтобы бедного-несчастного царя ни свет ни заря будить… погоди-ка, канцлер, епископ, сенатор, каштеляны с воеводами… да ведь это не подкрепление, а надзиратели за Владиславом с Ходкевичем!

– Или готовое посольство на случай заключения мира.

– Ты думаешь, что сейм хочет мира?

– Кто знает, что на уме у радных панов… Однако у Речи Посполитой достаточно проблем с османами, татарами и шведами, чтобы взваливать на себя еще и московские дела.

– Пожалуй, ты прав, а скоро ли они прибудут?

– Три-четыре дня у нас есть. Вряд ли гетман предпримет что-нибудь до их подхода.

– Ходкевич, пожалуй, что и нет. А вот за Владислава Сигизмундовича я бы не поручился.

– Что вы имеете в виду?

– Елки-палки, воды царю принесут или нет? А то глаза слипаются!

– Я вижу, у вас была бурная ночь?

– А то! Федька со своими драгунами в польском лагере озоровал, так я глаз не сомкнул, пока эти разбойники не вернулись.

Слуги, наконец, притащили ушат студеной колодезной воды, и я с наслаждением засунул в него голову. Сразу стало легче, и я, вытираясь на ходу поданным рушником, продолжил:

– Шороху навели у ляхов – страсть! Драгуны наши уже назад вернулись, а те еще стреляли.

– Надеюсь, ваше величество не участвовало в этом предприятии?

– Нет, конечно, как ты мог подумать!

Лицо Михальского так красноречиво показывало, отчего он именно так и думает, что я не смог не рассмеяться.

– Никита с Анисимом костьми легли, но не пустили, – пояснил я, успокоившись.

– Так что вы говорили о Владиславе?