— Вот!

Белая молния. Белая птица. Белая девушка.

— Хинтерштойсер? Курц?

— Мы-ы-ы-ы-ы!!!

х х х

Шлем, летные очки, белый комбинезон, плоский рюкзак за спиной, тяжелые перчатки, широкий пояс…

— Пилот-испытатель Оршич. Еле нашла вас, ребята.

На этот раз Хинтерштойсер и в самом деле удивился. Голос той, что не так давно желала им счастья, звучал глухо и страшно. Словно с похорон прилетела Белая Оршич. Курц тоже понял, шагнул навстречу.

— Извините, фройляйн! Мы, вероятно, нарушили ваши планы.

— Да, — ответил мертвый голос. — Я собралась в рейс, очень важный, но меня не пустили. Хотела попробовать снова, сейчас, написала письмо матери, а потом вспомнила, что есть еще те, кому нужна помощь. Эвакуирую вас вниз — и стартую на рассвете, с первым лучом.

Дрогнув плечами, согнулась, словно от невыносимой боли, всхлипнула…

— Взяли! — не растерялся Хинтерштойсер.

…Усадили на спальник, вытряхнули из фляги последние капли коньяка.

— Ваш рейс мы отменяем, — сурово молвил Курц. — А будете так себя вести, фройляйн, вообще от полетов отстраним. Андреас, доставай чистый платок!

1

Йван Шадовиц, мельничный подмастерье, стоял возле деревянных ступеней, что вели прямиком в покои Мастера Теофила, и думал о многих вещах сразу. Иначе не выходило, потому как жизни осталось всего ничего: по ступеням подняться, взять со стола скибку пумперникеля, ржаного хлеба с непромолотыми зернами, мякиш скатать… На том все и кончится. Не он первый, каждый год Теофил старшего подмастерья на бой кличет. Весь выгон в могилах, точно после битвы. Не убежать, не спрятаться — и милости не выпросить.

— Не ищу я вашей смерти, — разъяснил им Мастер. — Но только одному мельницей править. Я ли старшим буду, иной кто, пусть бой рассудит. Учил я вас, как и меня учили. Сражайтесь!

Негромкий стук мельничного колеса, плеск воды, скрип старого дерева… В семнадцать лет жизни хочется. Пусть и скверная она, из года в год все хуже. То война, то мор, то хлеб не родит, неделями молоть нечего. Саксы, враги вечные, обещания и клятвы забыв, их, вендов, исконную жизнь ломают. Не венды они уже — сорбы, даже имя в запрете. А с севера пруссы-заброды приходят, те и вовсе собак злее.

Поговаривают, что добр к вендам полуденный цесарь, что селянам своим вольную выписал. Йван даже хотел податься в Видень, где цесарское войско собирают. Зольдаты ныне в чести, а уж конные, при сабле и усах, так и вовсе герои. И мир посмотришь, и скучать не станешь.

— Глупое дело — воевать, — сказал на то Теофил-Мастер. — Венды, предки наши, много веков на брани первыми были. Помогло ли? Мудрость нужна, она настоящую силу дает!