И не поспоришь. Первый человек во всей округе Мельник, саксы и те шапки ломают. Потому как недолго его обидчикам жить-поживать. И никакой суд не докажет. Свой же бык на рога поднимет, пуля из незаряженного мушкета в лоб угодит. Страшна Теофилова мудрость. И не жесток вроде Мастер, и разъясняет понятно, ничего не скрывая.

— На мякишах бой чем опасен? Не просто колдовской он, когда ты мышь, а я хорек. Такое любой чернокнижник осилит. На две стороны сразу биться надо, а для этого стену построить. Иначе захлестнет черной водой в самый разгар и унесет, куда и бесам саксонским ступить боязно. Стена же разной бывает, у кого огонь, у кого лед, а у тебя, Йван, камень, не иначе.

Шадовиц и сам камень чувствовал, по запаху различал, по мелким пылинкам. Мастер спрашивал, не потомок ли он Метеора, о котором в песнях поют? Йван отмолчался, хоть в семье и вправду древнего героя, что из Небесного камня вышел, поминали. Но Метеор с отчими богами вровень, не ему, мельничному подмастерью, чета.

…Под ступенями, что в хозяйские покои ведут, зеленеет чистотел-трава. Она, как и сам Мастер, мертвой плотью сыта, но соком своим врачует живых. И смерть, и жизнь в едином стебле.

— Камень слабее воды, — говорил ему Теофил. — Вот и мозгуй, Йван, чем стену укрепить, пока мы с тобой биться станем.

Не боится Мастер, прямо в глаза смотрит. Может, в том и сила его, в бесстрашии? Но как живому человеку пред ликом Костлявой труса не спраздновать? Нет такого заклятия в черной книге, что в сундуке у Теофила заперта.

Значит и ему, Йвану, амен. Жалко, если подумать. Не жил — и жизни не видел. Даже с Ильзой-саксонкой из Шварцкольма успел лишь словечком перемолвиться. И то приятно, только слово разным бывает.

— Не смотри так, парень, — сказала. — Кликну братьев, возьмут тебя, венда неумытого, в ножи. И Мельник твой не спасет.

Какой ответ дать? Только тот, что на душе накипел:

— Я тебя люблю!

Встретились взгляды, и не позвала гордая девица братьев, платок с кружевом на землю уронила. У сердца тот платок, в узелок связан.

…люблю!

Вчера все и случилось, суток не прошло. А сегодня с утра, как похлебку доели, встал Мастер Теофил из-за стола.

— Готовься, Йван, подмастерье старший! Настал твой час.

Настал и прошел. И ни о стене уже не поразмыслить, ни о бое с его хитростями, ни о заклинаниях из черной книги. Поздно! Вот-вот откроется дверь.

…Зелена мертвецкая чистотел-трава.

«Крабат!.. Кра-а-абат!» — скрипнули медные петли.

Удивился подмастерье Йван. Крабат — отчего? Так порой кроатов, что с гор полуденных, кличут. И кажется, будто и не Мастера голос, и не человека вовсе…