Алессандро Руффо ди Скалетта поглядел на фашиста с невольным уважением. Се человек! Только план уж больно плох. Переступят – и дальше пойдут.

– Нельзя запираться. Все мужчины должны собраться на площади. Позовите Луиджи Казалмаджиоре и его родичей. Люди могут вам не поверить, зато поверят им. Пусть вынесут флаги цехов и городское знамя, все должны увидеть, что мы не боимся, и Матера жива. Если уж поднимать мятеж, то всерьез. А с бандитами я поговорю сам.

Подеста долго молчал. Смотрел в окно на пустую площадь, сжимал и разжимал крепкие кулаки. Наконец обернулся.

– Одного не понимаю, синьор Руффо. Вам-то какое дело до наших бед? Матера для вас – просто тюрьма без стен. Вы хотите рискнуть жизнью, вместо того, чтобы просто бежать. Почему?

Дикобраз, бывший берсальер, улыбнулся.

– А мне очень нравится этот город.

9

…Последние шаги салиды – шестой, седьмой… Восьмой!.. Resolucion natural! Музыка стихла, и Лейхтвейс, отступив назад, отдал поклон – резко, под ритм умолкнувшего танго.

Партнерша не ответила, так и стояла ровно, не опустив головы. Наконец, неохотно разомкнула сжатые губы.

– Пьятерочка с мьинусом. Зубрилька!

Он и не думал обижаться, привык. Девушка же, подумав немного, пояснила, уже по-немецки:

– Танго – не только выученные шаги и фигуры. Танго – прежде всего мужчина, который тебя обнимает. Мужчина – а не мальчик из выпускного класса.

Мальчик из выпускного, согласно кивнув, присел за стол.

– Кто бы спорил, Неле. Настоящий мачо должен быть свиреп, волосат и вонюч. Тогда он действительно – адреналин…

– Это лучше, чем проснуться утром, посмотреть на соседнюю подушку и подумать: а что я здесь делаю?

Цапля тоже присела, потянулась к сигаретам.

– Еще одну, пожалуй. Не хочется тебя еще раз огорчать…

Щелкнула зажигалкой, откинулась на спинку кресла.

– Поэтому спрошу о другом. Лейхтвейс – это кто?