Светлый фон

Ко мне подошел, прихрамывая, седобородый старик из местных, судя по соломенной шляпе с более узкими полями, нахлобученной по самые густые и седые брови, и отсутствию штанов, только длинная, ниже коленей, рубаха, тоже холщовая, но почище. Глаза подслеповатые, с закисью у переносицы, довольно широкой. Бледная тонкая нижняя губа мелко тряслись. Опирался старик на палку, замацанную сверху до блеска.

Он поздоровался со мной на латыни и спросил:

— Кто будешь и зачем пожаловал?

— Служил охранником на корабле. Плыли в Херсонес и попали в шторм. Корабль перевернулся. Я успел в лодку перебраться. Что с другими стало, не знаю, — коротко рассказал ему.

— Да, шторм был знатный, давно такого не видел, — покивал старик.

— Отдохну немного и поплыву в Тиру, — добавил я.

Тирой древние греки называли Белгород-Днестровский. В этом городе в двадцать первом веке умрет мой двоюродный брат. Не знаю, за каким чертом занесет его туда с Донбасса, но прибьется к бабе, она и похоронит. Жизнь — это промежуток между двумя бабами, родившей и похоронившей.

— Что за Тира? Где она? — поинтересовался старик.

Я махнул рукой в северном направлении:

— Там дальше город на этом берегу залива.

— А-а, ты про Алба Юлию говоришь! — догадался он. — Так нету ее больше. Хунны разрушили еще до моего рождения. Мальчишкой был там с отцом, искали железо среди развалин. Я монетку нашел серебряную. Отец меня похвалил.

— А почему римляне не отстраивают город? — спросил я.

— Так это теперь земля хуннов. Мы их постоянно переправляем туда-сюда забесплатно, — пожаловался старик.

Я помнил, что гунны были после готов и до аваров, в четвертом или пятом веке. В Западной Европе поминать их будут лихом даже через тысячелетие.

— А римляне уже разделились на западных и восточных? — задал я еще один важный для меня вопрос.

— Давно уже, я еще мальчишкой был, — ответил он.

— И обе части еще существуют? — спросил я.

— Конечно! Что с ними сделается?! — воскликнул старик удивленно.

Я вот тоже не верил, что Советский Союз развалится, а он взял и порадовал меня.

— Всякое может случиться, — произнес я уклончиво.