Сейчас через пролив ходил паром — большая и широкая лодка с настилом и подъемными деревянными аппарелями, вмещающая одну арбу, запряженную парой желтовато-серых волов. Четыре человека — два на носу, два на корме — упирались длинными шестами в дно и толкали паром от одного берега к другому. Когда я подплывал к косе, направлялись в грузу к западному, перевозя очередную арбу из довольно большого каравана.

За время моего плавания в лодку набралось изрядно воды, по щиколотку. Я сперва время от времени вычерпывал ее ладонями, заодно охлаждая их и отдыхая от гребли, а потом понял, что уровень практически не меняется, и прекратил. Снял сапоги и сидел босой. За несколько часов ступни побелели и начали задубевать, хотя вода была теплая. С каким удовольствием я стал ими на горячий тонкий песок, а потом и закопал в него ступни! Здешние пляжи будут очень ценить одесситы, приезжать на выходные и не только. Я бы тоже повалялся на нем сейчас, но надо было выяснить, куда я попал: в чьи владения и, хотя бы приблизительно, в какой век.

Паром тоже приткнулся к мелководью метрах в тридцати от меня. С носа (или кормы?) опустили деревянную аппарель, по которой возница — пожилой сутулый чернобородый мужик в помятой соломенной шляпе, светлых и довольно грязных, холстяных, коротких штанах и длинной рубахе с овальным вырезом и рукавами по локоть — свел в воду, придерживая за оглоблю, крупных волов. У левого был сломан под основание левый рог. Наверное, где-то с разгона не прошел по габаритам. Глубина там была по коленный сустав животным. Они тащили арбу, нагруженную с верхом, причем груз был плотно закрыт старой, серой и потресканной, воловьей шкурой. Арбу возница отвел к шести другим, переправившимся ранее, которые стояли метрах в ста от пролива на пустыре с лишенной растительности, плотно утрамбованной, светло-коричневой землей, на которой лежали свежие лепешки навоза. Старые, подсохшие, напоминавшие большие толстые блины, сложены стопкой на краю, возле первого глинобитного домика с камышовой крышей, одного из девяти, стоявших по обе стороны кривой дороги, уходящей в степь, выжженную солнцем. По коротенькой улице расхаживали красные куры, и в серой пыли валялся светлый поросенок с черными пятнами. Ни заборов или хотя бы плетней, ни собак. Их защищает профессия: даже разбойникам надо иногда переправляться на противоположный берег, поэтому паромщиков никто не убивает, а грабить по большому счету у них нечего. Если и имеют что-то ценное, то закопали где-нибудь в укромном месте на радость будущим кладоискателям.