— Почему они сделали такое? За что? — голос Рюти дрожал от волнения и замешательства.

— За что? — Маннергейм едва поверил, что президент спрашивает об этом. — Мы топили их корабли. Мы сбивали их самолёты. Мы убивали их солдат. Мы напали на них, убедив ранее, что по всём нашем участке фронта действует перемирие. Думаю, хватит?

— Но мы не нападали на них. Мы никогда не воевали с американцами.

— Мы воевали с их союзниками, и этого достаточно. Их самолёты сражаются над Кольским полуостровом, и этого тоже достаточно. Нас честно предупредили. Американцы сказали, что судить будут по нашим делам. Вы ознакомились с посланием из Швеции?

— Конечно. Мы не можем принять такие условия.

— Мы не можем не принять их. Лучшего мы не добьёмся. Если мы не примем их, но убедим союзников, будто принимаем, нам придётся постоянно ходить с оглядкой. И однажды мы поймём, насколько великодушны они были. Если к тому времени в наших растерзанных городах хоть кто-то останется.

— Немцы говорят, что предотвратят подобные налёты. Они переведут больше истребителей и малокалиберную зенитную артиллерию на защиту наших городов. Они утверждают, такие рейды очень дорого обойдутся американцам.

— Может быть. Хотя я не думаю, что немцы понимают, на какие жертвы готовы американцы. Или какую цену они назначат.

Когда машина покинула провонявший горелой плотью сквер и повернула на проспект, они замолчали. Здесь тела лежали более разреженно, не скоплениями. Маннергейм смотрел и хотел заплакать, но не мог. Его взгляд зацепила одна вещь. Возле горшка с комнатным растением, до сих пор держась друг за друга, лежали выгоревшие тела семейной пары. Невероятно, но один из листьев был зеленым. Каким-то чудом он избежал угольков и огня.

— Господин президент, сделайте личное одолжение. Назовите эту улицу иначе. Не хочу, чтобы она носила моё имя.

Он молча кивнул, глядя на то, как спасатели на обочине приостановили работу, узнав людей в автомобиле.

— Это маршал.

— Он спасёт нас.

— Маршал поможет нам.

У Маннергейма снова навернулись слёзы. Но необходимость поддержания верного образа остановила их. А человек, сидевший сзади, президент, не делал ничего. Он мог остановить армии, но не бомбардировщики. Пока Рюти президент, они вернутся. Внезапно его душу пронзил глубокий холод. Маршалу на мгновение показалось, что он видит будущее не только Финляндии, но и всей Европы.

— Значит, я должен принять эти условия?

— Нет. Вы не можете, ибо вам всё равно никто не поверит. Однажды мы приняли перемирие. Неофициальное, само собой, но настоящее. Вы распорядились его нарушить, за немецкие деньги. И теперь, если вы скажете американцам, что согласны, они подотрутся вашим согласием.