— Запомни, раз и навсегда: я тут главный! И решения могу принимать самостоятельно, ни с кем не советуясь. Понятно тебе? И еще запомни: зовут меня лейтенант….

— Да ладно тебе, — более миролюбиво, но все так же, не поворачивая головы, ответил наблюдатель, — чуть что, сразу в амбицию! Я твои полномочия не оспариваю, они мне просто нахрен не нужны! Мне своих забот хватает….

И ненадолго замолчал, словно что-то обдумывая. Потом, положив бинокль на раскаленную землю, устало, будто человек, не спавший три ночи подряд, произнес, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь:

— Транспорт нужен…. Ох, как нужна машина!

— Ворон! — позвал старшего лейтенанта краснощекий сержант НКВД, обливающийся потом, лежащий мерах в пяти от переругивающихся командиров.

— Чего тебе?

— Вон, смотри, какая едет! Давай…..

— Никаких '- давай!'. Отставить. Пусть едет себе спокойно. Эту пропускаем.

— Мы уже пятую пропускаем! Это как? Объясни мне, Ворон, почему мы пропускаем пятую машину подряд? Мы здесь для чего, вообще, находимся? Чтобы, на жаре лежа слушать, как вы власть между собой никак не поделите? — возмущался краснощекий.

— Сегодня же, ночью, нужно уходить отсюда, — вмешался в разговор другой сержант, до сей поры тихо лежавший в тени густого кустарника.

— Если не заткнетесь, сейчас же, пристрелю всех троих, — спокойно пообещал старший лейтенант. — Мы не для того сюда пришли, чтобы потрепаться лежа в кустах. Надо думать, как задание выполнить….

— А как ты его выполнишь, в такой ситуации? — возмутился лейтенант. — Тоже, мне, умник нашелся!

— Как? — переспросил Ворон. — А вот как….

Он поднялся в рост, отряхнулся и пошел из кустов навстречу приближавшейся полуторке, успев предупредить тех, что раскрыв рты, остались лежать в кустах:

— Не высовывайтесь!

* * *

Завывая на затяжных подъемах и подпрыгивая на ухабах, взобравшись, наконец, наверх, словно переведя дух и глотнув свежего воздуха, чуть бодрее съезжая с песчаных холмов, полуторка медленно, но уверенно, тянула к конечной цели наших скитаний на сегодня. По крайней мере, в это хотелось верить. И не только мне одному. Устали все, включая неугомонного шутника и балагура Шмакова, который свесив голову, толи дремал, толи сильно задумался над чем-то, вместе со всеми раскачиваясь из стороны в сторону. Зиновьев угрюмо молчал, не глядя в мою сторону, видно думал о том же, что и я: куда мы едем, зачем? Какая польза там от нас будет?

Дорога пошла тяжелая. Натужно завывал двигатель, пески давали себя знать. Два раза 'садились' как следует — приходилось выпрыгивать всей толпой и, пыхтя изо всех сил, выталкивать полуторку из песочного 'плена'.