– Ну и хрен ли… – равнодушно произнес Алексей, глядя в темный потолок своей комнаты. Светящиеся стрелки старых, тоже «трофейных» часов показывали четверть двенадцатого. Спать, несмотря на усталость, не хотелось совершенно – отсюда и лезли в голову всякие малополезные мысли. Размышления о судьбе остатков германского и румынского флотов, равно как и финского, полученного по мирному договору в счет репараций, можно еще считать допустимыми. Хуже были мысли о бабах, как всякому здоровому и не старому еще мужику, приходившие ему в голову в таком количестве, что сон сбивался окончательно.

Пытаясь заставить себя думать только о кораблях, минах, зенитчиках, до сих пор ведущих земляные работы, и о предстоящем походе заградителя, Алексей проворочался так еще минут двадцать. Утром подъем ожидался обычный – в 6 часов, а накопившаяся усталость требовала сна, но его так и не было. В комнате было совершенно темно. Боязнь американских «ночников» и почтение к их способностям приводили к тому, что светомаскировка в КНА, да вообще во всей КНДР и даже на юге Китая, соблюдалась не хуже, а то и лучше, чем в Москве 1941-го. От этого было еще тяжелее. Море шумело и гудело далеко за закрытыми ставнями, но его обычно успокаивающий шум в этот раз помогал плохо.

Поворочавшись еще, Алексей мысленно плюнул и поднялся. Электричество в доме было: база имела сравнительно развитую электросеть. Накинув еще в темноте повешенный на спинку стула китель и с трудом различая во мраке даже рукава своей исподней рубахи, он долго шарил по стене, пытаясь отыскать выключатель. Наконец щелкнуло, и под потолком разгорелась висящая без всякого абажура неяркая двадцатисвечовая лампочка. Пожав плечами и так и не вдев руки в рукава, он вернулся к кровати и вынул свой пистолет из-под плоской, набитой то ли песком, то ли мелкими камешками, подушки. Присев на стул и выложив тяжелую аккуратную машинку на расстеленный газетный лист, покрытый рядами аккуратных столбцов на корейском, он выщелкнул обойму, проверил, нацелив ствол в дальний угол, нет ли случайно патрона в патроннике, и приступил к разборке. Масленка оказалась далеко, но лезть за ней в чемодан было лень, а последний раз смазывал он пистолет сутки назад, поэтому сейчас Алексей перебрал его «всухую» – просто чтобы отвлечься. Знакомое, привычное дело не требовало никакого напряжения: просто чуть-чуть внимательности и аккуратности. Вся процедура заняла три минуты или чуть больше – на этом работа закончилась.

Тупо глядя на снова собранный «Тип 54», лежащий на газетном листе как милитаристский натюрморт, Алексей задумался, что еще можно сделать. От усталости он был как пьяный, но это почему-то не помогло. Так ничего и не придумав, он просидел в той же позе еще минуты две, когда дверь распахнулась и в освещенную комнату вошел майор-зенитчик, несущий на плече обвисший тюфяк. Оглядев все вокруг и только мельком кивнув моряку, майор бросил тюфяк в угол, посмотрел на наручные часы, снял ватник, растянутый синий свитер и грязные сапоги и тут же рухнул. Погасить свет он не потребовал, только небрежно прикрыл голову рукой и полуотвернулся. Устал он явно так, что ему было все равно. Испытывая неловкость, Алексей вщелкнул обойму на место, убедился, что сделанная где-то в Пекине или Шанхае копия «ТТ» не находится на боевом взводе, и щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту. На ощупь он двинулся в тот угол, где стояла его кровать, наткнулся, больно ударившись голенью, на табурет, столкнул его с дороги, загремев и чертыхнувшись, и только нащупав невысокую койку, сунул пистолет на его законное место – под сплющенную подушку.