В длинном вагоне, который казался лишь немного короче аммендорфовского, было лишь пять купе — широких, словно спальня в хрущевском доме, с ореховыми панелями понизу и парой диванов, обитых, будто театральные кресла, чем-то вроде плюша. Непривычно маленькое окно закрывала вышитая шелковая занавеска, в которой запутался майский жук. Сходство с дачным домиком довершали светло-апельсиновые обои и неоткидной столик с зеленым сукном на крышке и ящиком, как у письменного стола; в массивных бронзовых бра на стенах под вытянутыми вверх плафонами уже красовались электролампочки.

— Вы какое любите место, по ходу или против? — спросил Кошкодамский.

— Без разницы.

— Тогда ваше вот это, — и он кивнул на диван со стороны Бежицы, — устраивайтесь. Вот ваш бессрочный паспорт и, так сказать, небольшая подъемная сумма в сто пятьдесят рубликов, мало ли что вдруг в дороге случится.

— Небольшая?

— Вам положили жалование полковника. Это еще один повод для радости.

— Предлагаете обмыть в вагоне-ресторане? Если он есть?

— Вагон есть, но мелькать там не стоит. Провиант уже с нами, и, кстати, тоже на казенные. Ели вы не проголодались, то лучше ближе к ужину.

«Что-то не так», подумал Виктор. «Странно, с чего бы это так одаривать — полковник, это три сотни верных. Оно, конечно, я тут уникум, вроде как по легендам бас-профундо до революции больше Шаляпина получал. Однако бас-профундо легко мог в другой хор уйти, а тут даже не то, что не дадут, а совесть, черт возьми, продаться не позволит. Меня хотят купить? А какой смысл покупать человека, над которым висит ужас будущей войны с немцами, а, может, и гражданской, голода, террора, смерти от газов или тифозной вши? Скорее, усыпить бдительность выигрышем, чтобы легче было уговорить рискнуть, участвовать в какой-то ихней комбинации, которую я, сам еще пока не знаю как, но своими действиями могу поломать».

За окном резко и гулко ударили в колокол, и, через пару минут, что-то сильно грюкнулось в вагон; волна прокатилась по всему составу. «Черти, как товарняк долбают» — подумал Виктор. В закрытом зальчике купе почувствовался запах запах табака: очевидно, господин Кошкодамский много курил. Приоткрыв окно под одобрительный взгляд Платона Семеновича, Виктор заглянул под полку и обнаружил там вместо своего чемоданчика добротный, чуть потертый, объемистый кожаный саквояж и складную корзинку для пикников.

— А где… — вопросительно повернулся он к Кошкодамскому.

— Это ваши, — спокойно ответил тот. — Оно удобнее и так принято.

Из вещей Виктора не только ничего не пропало, но и наоборот, прилично прибавилось. Сверху лежал черный матерчатый несессер со станком безопаски и пачкой лезвий «Old Gold» к нему, кисточкой со стаканом, мылом, одеколоном, складным грибком-коробочкой для шитья и прочими полезными мелочами, включая зеркальце с защитной крышкой. Под несессером Виктор обнаружил еще одну смену шелкового белья и две пары эластичных фильдекосовых носков, по длине больше похожих на гольфы; набор в дорогу также дополняли объемистая коньячная фляжка, спичечница, шведский нож и, похожий на оклеенную кожей большую зажигалку, плоский карманный фонарик «Eveready» с лампочкой в торце. В корзинке оказались завернутая в станиоль вареная курица, бутерброды с сыром, плоские банки с консервированной ветчиной и сардинами, а также соль в пакетике. Из духовной пищи оказался карманный томик рассказов Александра Грина «Дьявол оранжевых вод» в бумажной обложке.