Самые горячие головы порывались было помочь единоверцам, но появившийся Убейдулла заявил, что они видят перед собой еще один знак всемогущего. Тем самым он дает понять истинно верующим, что бывает с теми, кто верует неправильно.

Победители тут же принялись вспарывать тюки, рвать друг у друга из рук ткани и прочую добычу, после чего, крайне довольные, отправились обратно в лагерь, грубо подталкивая древками копий своих пленников. Трупы своих товарищей они унесли, оставив валяться на камнях лишь вражеские.

Воевода, наблюдавший не столько за перипетиями боя, сколько за поведением осажденных, разочарованно вздохнул и буркнул себе под нос:

— Ну и в рот вам дышло. Не открыли дверку, так и не надо. Все равно я на это особо не рассчитывал. Ладно. Посмотрим, что вы скажете, когда начнется вторая часть моего Арлезонского балета[164].

В русском лагере тут же началась торжественная церковная служба, очевидно, посвященная легкой победе. Больше всего осажденных возмущало то, что на нее насильно приволокли пленников, поставив их на колени метрах в двадцати перед пятиметровыми крестами, вкопанными в землю. Было их не так уж и много, человек десять, но головы троих из них украшали чалмы зеленого цвета — верный знак того, что эти люди совершили хадж. К тому же в этой кучке имелся и дервиш, что уж совсем никуда не годилось.

С этого дня в лагере начались не просто добросовестные церковные службы. Теперь они не прекращались даже ночью. Оставшаяся при войске дюжина священников честно трудилась аж в четыре смены, читая бесконечные молитвы.

Так длилось три дня, причем с правоверными, присутствовавшими на этих богослужениях, происходили весьма загадочные метаморфозы. Уже на второй день они явились на молитву добровольно. Встать на колени их никто не побуждал, но на третий день они опустились сами, вызвав неодобрительный гул на крепостных стенах Дербента.

Четвертый день не сулил ничего особенного. Все те же гимны в честь неизбежной грядущей победы святого воинства, идущего в бой за правую веру, да молитвы за великих грешников, которым господь отчего-то так и не дает вразумления. А вот потом…

Когда дружный хор священников затянул очередной псалом, один из захваченных мусульман с нерешительным видом потянулся к своему головному убору, затем опустил руку на полпути, вновь поднял ее, задержался на мгновение и наконец решительным движением сорвал чалму, отбросив ее далеко от себя, и тут же в молитвенном жесте простер руки к священнику, словно умоляя его о чем-то. Почти тут же эту процедуру проделал и его сосед.