— Они самые, царь-батюшка. Сын твой Святозар весточку прислал, что сызнова замятия у них там промеж братьев. Так что нам пока опасаться неча, а там как знать. Вилюй, правда, молчит доселе, — посмурнел лицом Панин. — Может, потому, что сказать неча? — и вопросительно уставился на Константина.

— Может, и так, — согласился тот, и какое-то недоброе предчувствие холодком пробежало по его спине. — А ты тогда зачем сюда, коль опасаться нечего? — ворчливо осведомился Константин, усилием воли отгоняя недоброе.

— Да решил сам упредить, чтоб у тебя душа не болела. Вспомнил, что ты меня доселе Торопыгой кличешь, вот и… Заодно и телеса свои растряс малость — тоже польза, — весело улыбнулся Пиколка.

Тем, кто знал его лишь в юности, через два десятка лет было бы мудрено признать в заматеревшем мужике прежнего худенькго спецназовца. Многое подрастерял Торопыга из былого мастерства. Сейчас он, пожалуй, смог бы разве что точно метнуть в цель свой нож, метко выстрелить из арбалета. Остальное же…

Зато теперь Константин в любой момент мог получить подробную информацию о том, чем кто дышит. И речь шла не только о Руси, в которой доверенные люди сидели всюду. Про Чернигов, Новгород-Северский, Переяславль-Южный, Владимир-Волынский и даже Кукейнос с Ригой, в которых правили подручные князья, и говорить не стоило. Но под контролем находились и все прочие города.

Впрочем, внутренний сыск был делом Любомира, и в него Николка не совался, занимаясь исключительно другими государствами. Что касаемо соседей, тут донесения и вовсе приходили регулярно. Николка, а следовательно, и сам Константин были прекрасно осведомлены обо всех перипетиях борьбы между дочерью луцкого князя Ингваря Ярославича Гремиславой — женой покойного короля Лешко Белого, отстаивавшей права своего малолетнего сына Болеслава V[168], и его официальным опекуном Конрадом Мазовецким.