Никто на этот раз не стал влезать с умными замечаниями, портящими рассказ, и лейтенант продолжил почти без запинки:

– Летчик сказал, что в этот раз отбомбились особенно удачно – и над целью никого не подбили, и внизу все горело, даже зенитки привяли и не было такого буйства, как в прошлый вылет, но ему самому досталось изрядно. Он взялся зенитки давить в самом начале, так что понавтыкали ему с земли от души – и разными калибрами, и во все места. Мотор не тянет, крылья не держат, еле-еле ползком по воздуху назад потянул. А немецкие истребители – они в драку не лезут. Пока наши из наземников вражьих кашу варят – их рядом нет. Но когда наши обратно идут – тут же появляются и подранков добивают.

– Трусливые суки! – не удержался снова Леха.

На этот раз Березкин даже как-то обрадовался этому замечанию и важно, уверенно возразил:

– Вот мы тоже вроде того сказали. А он нам в ответ, что нет, они не трусы. Тут другое. Они как торгаши в лавке, расчетливые. Им до своих наземников дела нет никакого, им важно счет себе набить. Сбил пятерых – считаешься асом. А это и почетно, и деньги платят, и ордена всякие. А если своих на земле спас – ничего не дадут, только под зенитки свои же еще и влезешь. Вот они и не лезут, а подранка добить проще, причем на счет это никак не влияет: не важно, кого и как сбил. Они и вертятся поодаль, легких побед ищут.

Леха ничего не сказал, но только потому, что вспомнил, как бесился, играя в «WoT». Сколько раз было, что победа накрывалась медным тазом из-за одного-двух дебилов-фрагодрочеров в команде, которые ради того, чтобы подстрелить еще одного врага и повысить свой личный счет, сливали победу всей команды, сбивая захват вражеской базы или подставляя и даже расстреливая своих же, которые казались им конкурентами. То, что немецкие асы так же фрагодрочат – его никак не удивило. Очень знакомое дело, можно сказать – привычное.

– И к Воробьеву пара таких прицепилась, – продолжил лейтенант свою политико-массовую работу среди личного состава.

Вроде получалось неплохо, хотя сам летчик, рассказывая о своих злоключениях, делал это как-то живее и интереснее. Не, ну ясно, что показ руками перипетий боя помогал изрядно, но не только. Березкин чувствовал, что получается у него сухо, по-газетному, а надо бы не так, по-человечески бы… Так, чтобы сидевшие перед ним измотанные люди прониклись тем, что не одни они корячатся, что не только им трудно, а тяжелый воз войны тянут и другие – и не сказать, кому при этом тяжелее. Но вот как передать ощущения человека, только что вывалившегося из боя на искалеченной полуживой машине, уже навоевавшегося в этом бою вдосыт и видящего, что двое свежих, бодрых, не поцарапанных даже врагов идут деловито его убивать. Даже не убивать – добивать. Неторопливо, уверенно, умело, заходя от солнца, с набранной для этого скоростью, имея полный боекомплект, ничем не рискуя. И потом они вернутся на аэродром – пообедать и дать техникам время поставить на металле истребителя новый значок сбитого самолета.