— А что, не сломаем? — вставил реплику председатель СНК СССР.

— Сил-то, думаю, хватит, — отозвался его собеседник. — Но ты же сам знаешь по Гражданской: крестьянин на чрезвычайные меры свой ответ имеет. Начнут посевы сокращать, пойдут на убой скота. Нам это надо? Нам же город и промышленность кормить. Кстати, чтобы резкими движениями не спровоцировать крестьян на убой скота, — добавил он, — уже хороший обходной маневр предложен: коров и лошадей у них по большей части не забирать, но засчитывать как взнос в неделимые фонды коллективного хозяйства. Так что мужичок свою лошадку и коровку по-прежнему у себя в руках держать будет, но числиться она станет уже в колхозе! А для создания хорошо оснащенных коллективных ферм молодняк у колхозников либо покупать, либо засчитывать как поставки государству.

— Ладно уж, раз получится у них дельный план, не будем к их эсеровскому нутру придираться. Но только ты этих субчиков под плотным контролем держи — мало ли чего от них ожидать? Все-таки не наши люди, очевидно, — заключил Сталин.

— Еще один вопрос хотел с тобой обсудить, который на бумагу класть не стал, — произнес Феликс Эдмундович.

— Это что же за секретный такой вопрос? — заинтересовался его собеседник.

— Есть донесения, что Зиновьев накануне съезда готовится выкатить против нас вопрос о равенстве и справедливости, который якобы сейчас более всего волнует широкие массы.

— Демагог! — презрительно бросил Иосиф Виссарионович.

— Да, демагог, — вздохнул Дзержинский. — Но на удочку этой демагогии он может поймать немало народу, в том числе и левых загибщиков в наших рядах. Поэтому тут надо сделать тот же маневр, что и с кулацкой опасностью: крикам о равенстве и справедливости противопоставить конкретные шаги, что эти самые справедливость и равенство утверждают.

— Вот не понимаю я этих нападок на руководящие кадры! — в сердцах воскликнул Сталин. — Разве лучшие наши люди своей самоотверженной работой не заслужили тех благ, что они имеют?

Дзержинский усмехнулся, но на этот раз невесело, скорее даже зло.

— Тебе прекрасно известна моя точка зрения на привилегии наших начальственных партийцев, — жестко бросил он, как камнем запустил. — Но приходится считаться с реальностью: сволочных черт натуры, заложенных в нас проклятым прошлым, враз не переделаешь. — Тут тон Дзержинского сделался почти примирительным. — Поэтому не намерен затевать войны против хорошей жизни наших руководителей. Я и сам на автомобиле езжу, одежда и стол у меня совсем не как у простого рабочего. Но все же опасность здесь коренится, и немалая. — В его голосе снова прорезалась жесткость. — Не взрастим ли мы поросль таких кадров, которые за нами идти будут только ради пайков, квартир и автомобилей? Такие ведь ради себя не только про социализм забудут, им и вообще на государство наплевать будет!