Так что когда мы добрались до бронепоезда, я не сел в специально прицепленный к нему бронированный пассажирский вагон, а приказал занимавшему должность начальника станции капитану с перебинтованной рукой изыскать три эшелона, чтобы можно было перевезти конный полк и десять автомобилей. Если их нет на станции, то телеграфировать в Луцк, чтобы эшелоны как можно быстрее прислали. Да, к моей радости, на станции был телеграф. И я направил телеграмму в Житомир, военному коменданту станции, чтобы срочно переслали сюда все телеграммы, приходившие на мое имя, которые я не получал. Служба связи в штабе корпуса была отлажена хорошо, и я надеялся, что скоро смогу прочитать все неполученные телеграммы Каца. На этой же станции, еще со времени отступления от Ковеля, дислоцировался и штаб XXXIX армейского корпуса, и через полчаса, после того как отправил телеграмму в Житомир, я познакомился и с его командиром генерал-лейтенантом Вербицким. И этот генерал подтвердил факт того, что Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича. Но окончательно я понял, что придется действовать по плану № 3, когда этот генерал дал мне прочитать имевшуюся у него размноженную на гектографе копию этого отречения, подписанного в присутствии генерала Алексеева и представителей Думы – Гучкова и Шульгина. Текст этого отречения я прочитал несколько раз, и один абзац буквально врезался в мою память, вот он: «…Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».

Хорошо, что я читал это отречение, сидя в кресле в кабинете у командира корпуса, а то точно бы не устоял на ногах. Когда рушатся твои мечты о спокойной беззаботной жизни, трудно оставаться бесстрастным. По крайней мере, у меня после прочтения этого приговора моей аристократической свободе закололо сердце, и я перестал чувствовать свои ноги. Только кружка горячего чая вернула жизнь и энергию в тело русского самодержца. Да, именно так я иронически стал себя называть.

Вот после этого я и позволил себе некоторые действия как истинный император. А именно начал повышать в звании некоторых своих, так сказать, приближенных. В первую очередь, конечно, Первухина. Во-первых, он был самым приближенным, во-вторых, недавно он мне дал изумительно вкусные пирожки. Это шутка, конечно, но монарх я или как, а значит, имею право на слабости. Но конечно, не в пирожках дело, а в том, что я не хотел отдалять от себя Диму – а в ближайшем кругу императора ефрейторам не место. Вот и пришлось продиктовать вызванному в кабинет Вербицкому несколько распоряжений нового императора. Конечно, я еще официально не принял на себя этот сан и коронацию в первопрестольной. Но указы и распоряжения диктовать начал, при этом подписывался как Михаил II. Со званиями не мелочился – присвоил своему денщику сразу чин поручика, Максиму – капитана, а Хватов стал полковником. И многих наградил Георгием 4-й степени. По совету Вербицкого в указе было написано – за геройские действия при взятии Ковеля. Какие фамилии помнил по предыдущим боям, тех писарь и вписал в этот указ. Конечно, достойных быть награжденными было гораздо больше, но фамилии всех я физически не мог помнить. Решил, что их будут награждать по принятой процедуре. В общем-то, вопрос о награждениях и присвоениях новых званий всплыл из-за Хватова, Максима и Первухина. Без ощущения, что где-то рядом находится Дима, а также Максим, я уже не мог, а вот Хватову я хотел поручить очень важное дело. А полковнику все это будет гораздо легче осуществить. Конечно, генералу будет еще легче, но до такого самодурства я еще не дошел. Генерал-майоров я присвоил командирам Ингушского и Кабардинского полков, так как было за что, и они подросли всего на одно звание. А Хватов всего два месяца назад был прапорщиком, затем, перепрыгнув несколько званий, стал поручиком, а теперь я присваивал ему звание полковника. И опять парень в своей карьере скакнул через несколько ступеней. Может быть, это неправильно и самодурство монарха, но я доверял Хватову и знал его обязательность и честность. А ему я собирался поручить сделать то, что не успел сам.