Дождавшись утвердительного ответа, я, взглянув на Тиборга, спросил уже его:
– А вам, поручик, ясен мой приказ? Сможете командовать мехгруппой?
– Так точно, ваше величество, приказ ясен! Буду стараться, чтобы мехгруппа выполнила любой ваш приказ.
– Хорошо, поручик.
Обращаясь уже к Пригожину, я добавил:
– Там в приёмной вас ожидают водители «Паккарда» и «Роллс-ройса». Теперь они в вашем распоряжении. Роман и Григорий – опытные механики и хорошо разбираются в своих автомобилях. Думаю, водители будут полезны в деле бронирования автомобилей. Всё, господа, свободны – можете идти выполнять приказ.
После того как офицеры покинули кабинет, мы с Кацем опять начали анализировать череду нападений на императора. Этот мозговой штурм закончился, как это часто бывало, распитием бутылки шустовского коньяка. Но мы не просто пьянствовали, а обсуждали, как должен вести себя Михаил завтра. Предстояли две важные встречи, которые могли решить многие проблемы, а именно – как в дальнейшем Россия будет вести войну, и с умиротворением радикалов в Финляндии. В Гатчину в десять часов должен был прибыть генерал Маннергейм, находившийся в настоящее время в резерве, а после обеда – военный министр Шуваев. Ему я хотел предложить стать главнокомандующим русской армией. Думаю, генерал от инфантерии Шуваев, как любой военный и чиновник высшего ранга, амбициозен и не откажется от такого высокого поста, который раньше занимал сам император Николай Второй.
Глава 16
Глава 16
Встреча с Маннергеймом протекала примерно так, как мы с Кацем и предполагали. Когда этот, ещё неизвестный широкой публике человек вошёл в кабинет, я, пренебрегая принятым регламентом встреч императора с подданными, подошел к озирающемуся Маннергейму и заключил его в объятия. Конечно, это противоречило принятым в это время нормам, но мы с Кацем решили, что именно так должны встретиться товарищи по оружию, не раз помогавшие друг другу на фронте и в 1915 году командующие дивизиями, входящими во 2-й кавалерийский корпус. Нельзя было чваниться перед этим ветераном, к тому же являющимся природным аристократом. Хотя, конечно, даже то, что его далёкие предки уже были аристократами, не особо придавало ему веса в среде высшего руководства страны. В моей долговременной памяти сохранилось воспоминание о том, как офицеры Генерального штаба называли Маннергейма «лошадиной мордой». Вот мы с Кацем и посчитали, что объятие императора будет не лишним и расположит генерала к верховной власти, которая его, в общем-то, списала, отправив в резерв. Маннергейм несколько растерялся от такого приема, а я, продолжая выполнять намеченную вчера линию поведения, произнёс: