Писанины было много. Мышка давно уже закончила с едой и, нервничая, постоянно тихонечко меня дергала. Я даже пару раз огрызнулся, сообщив что "лишние пятнадцать минут не спасут отца русской демократии" — но огрызнулся именно по-русски, и только после этого обратил внимание на то, как на меня посмотрел мужчина, сидящий за соседним столиком. Взгляд был какой-то… напряженный, что ли. И — оценивающий. И зачем я так тщательно маскировался под американца? Рядом с мужчиной сидела женщина и двое детей лет восьми — десяти, и у них, в отличие от отца семейства, вид был весьма унылый.

Впрочем, лицо его показалось мне смутно знакомым. Нет, я точно видел эту физиономию! Вот если сбрить его дурацкие усы… В конце концов, что я теряю?

— Извините, мне лицо ваше кажется очень знакомым…

— Штабс-капитан Лунев, авиатор. — Лунев слегка расслабился и улыбнулся. — Многим моя личность знакомой кажется после фотографий в газетах. Возвращаюсь из По, где проходил обучение на должность авиатора-инструктора. То есть возвращался… а теперь и из гостиницы выгнали, и билетов в поезд не продают. Прямо не знаю, что и делать… а вы куда путь держите? Я вижу, вы на авто приехали.

Да, был такой капитан Лунев, в эскадрилье "Ос", если мне память не изменяет. И если этому усы сбрить, то вроде похож. Правда того я всего-то пару раз и видел, но ведь вроде он один из первых тогда "Георгия" получил… Ладно, хуже не будет!

— Домой направляемся, что-то в Германии русскому человеку очень неуютно стало. А будет еще неуютнее, так что давайте-ка вы с семьей садитесь в машину, через час будем уже в Лимбурге.

— У нас багаж на вокзале, в камере хранения…

— Что-то важное? Документы, оружие, памятные вещи?

— Там вся одежда, летная экипировка…

— Плевать, купите новую. Денег я дам, не волнуйтесь.

— Но…

— Капитан, немцы всех русских сегодня-завтра интернируют и отправят в лагеря. Которые будут хуже тюрьмы, учтите. И поверьте, вам лучше даже не знать, что в этих лагерях делают с женщинами и детьми. Мышка, выдай штабс-капитану Луневу денег пятьсот рублей… марок, долларов, гульденов — что там у тебя есть?

— Извините, Александр Владимирович, как вы меня назвали? — тихонько спросила Мария Иннокентьевна, когда машина уже мчалась к границе. Нет, я больше не буду никаких зароков давать, все равно тут же их и нарушу…

— Это детское прозвище моей приемной дочери, Маши. Назвал, чтобы как бы показать наше близкое родство… извините. Просто успокоить надо было воина, а ничего другого в голову не пришло.

— Извиняю. Хотя это и было очень… неожиданно.