— Он сказал, что не сможет приехать.

— Что значит, не сможет? — поразился Патриарх. — Его сам Иосиф Виссарионович просит, а он… Прокляну!

— Да погодите вы вот так сразу обвинять, — вступился за председателя Сталин. — Могут же быть у человека, у уважаемого и заслуженного человека, между прочим, веские причины. Зачем сразу анафему? Вот из-за таких как вы, товарищ Акифьев, нас в будущем будут какие-нибудь либералы упрекать в излишней жестокости.

— Господь с вами, товарищ Сталин, — перекрестился Алексей Львович. — Откуда на Руси либералам взяться? Они ведь появляются только от полового бессилия… Надо же куда-то нерастраченную энергию девать? Ну, или от полной невостребованности, если женский вариант рассматривать. Так что не беспокойтесь — наш народ в этом плане ещё о-го-го какой!

— У Александра Фёдоровича уже шестеро детей.

— И я говорю… Какой же он либерал?

— Вы меня совсем запутали, товарищ Акифьев, — отмахнулся Иосиф Виссарионович. — Сергей Сергеевич, что там за причина?

— Сенокос у них, — пояснил нарком, — а потом сессия. Или наоборот, я точно не разобрал.

— А вот это вы зря, товарищ Каменев. Настоящие большевики всегда должны быть точны в формулировках. Пусть ваше слово будет да — да, нет — нет. А остальное — от лукавого, — Сталин вдруг осёкся. — Постойте, какая ещё сессия?

— Да он в сельскохозяйственный институт поступил. На вечернее отделение.

— Зачем ему это? Вот у нас половина наркомов с церковно-приходской школой, и ничего.

— Ага, а некоторые даже иешиву заканчивали, — не смог удержаться от реплики Акифьев. — Потому мы до сих пор не государство рабочих и крестьян, а страна недоучившихся аптекарей и семинаристов.

— Вы на кого намекаете, Алексей Львович? — обиделся Сталин. — Я учёбу бросил, чтобы заняться… хм, будем считать, что революционной деятельностью.

— Я намекаю? — удивился Патриарх. — Наоборот, открытым текстом говорю, что и вам, Иосиф Виссарионович, стоит пойти учиться. Постойте-постойте, про самообразование знаю… Это похвально.

— Так в чём же дело?

— А в том! Вот ехал давеча по Москве, а кругом плакаты, а на них — "Комсомолец — на самолёт!" Тьфу! Да их за парту нужно, а не на самолёт. Который, между прочим, ещё сделать нужно, а некому. У нас ведь рабочие на заводах до сих пор чертежи читают с помощью молитвы и какой-то матери, — Алексей Львович расходился не на шутку, и в последних фразах уже не думал о субординации. — Знание — сила, неграмотность — грех. А просерешь страну — прокляну!

Каменев так и сидел, зажимая трубку ладонью, и боясь привлечь к себе внимание. Виданное ли дело — перечить самому товарищу Сталину? Причём из-за какой-то мелочи. Даже не столько перечить, сколько просто орать на него, тыкая пальцем чуть не в нос. Раньше и за меньшее можно было поплатиться головой. Правда, после памятного перелёта с Чкаловым на север вождь неуловимо изменился характером, но всё же…