– Бювара и чернильницы у горничной при себе не было.

– Остальное-то было? Или барину теперь с горняшками не в цвет? Что стряслось?

Я рассказал про снайпера и проблемы с аусвайсом, но не о Сахарке. Я не мог представить, как подействует на Молодого новость, и не стал рисковать. Ещё я не мог представить, зачем ему знать правду.

– Ладно, погнали на Финбан. Разузнаем.

Молодой так наловчился с катером – а «наловчиться» для него означало лихачить, – что я сидел испуганно, смирно и на всякий случай крепко держась. Странно изменившаяся перспектива, странные берега – одних мест я не знал, другие с воды казались неузнаваемыми – подавили и то скромное любопытство, которое я теоретически мог испытывать. Молодой будто на собственных крыльях летел, счастливый и смеющийся, а я вспоминал изложенные в энциклопедии симптомы морской болезни и сравнивал с ощущениями.

Плюгавый сидел в своём кабинете: нахохлившийся, скособочившийся и – поверить не могу – малость пьяный. Прежде он никогда не пил на работе; щеголял этим и невероятно гордился. От него, допустим, воняло, он был притчей во языцех, дурак и шут гороховый, но на службе не пил: ни от стресса, ни по праздникам. Вот так. Не только у крупных деятелей есть камень, с коего их не столкнёшь, но и у многих небольших людей, непримечательных или прямо нехороших, тоже камень, пусть им под стать небольшой и нелепый – и если договаривать до последних столбов, маленькие люди, когда во что вцепятся, оказываются потвёрже своих больших вождей.

– Явился! – завопил Ваша Честь, глядя на меня и игнорируя Молодого. – Морда твоя предательская! Говно в перчатках! Ты хоть постигаешь, Разноглазый, какой ты реальный гад?

– Злодейской породы, урод из всех уродов, – хохотнул Молодой, примериваясь плюнуть. – Базар фильтруй, организм. Экстрадициями ты занимаешься? Проверь, Щелчка присылали?

– Чего проверять, – буркнул Плюгавый, – уже три месяца никаких экстрадиций не было. Организм, надо же. Сказал! Скомандовал! Я, во всяком случае, органический организм, а не робот запрограммированный.

– А кто робот? – спросил Молодой.

– А если робот запрограммирован Родину любить? – спросил я.

– Давай, давай, скалься! Родина тебя ещё вспомнит колом осиновым!

– Ваша Честь, не сердись так, – сказал я, подавая ему знак, который, надеюсь, можно было принять за секретный. – Может, я как раз на Родину троянским конём работаю. Вспомни, о Щелчке разговоры были какие-нибудь?

– Пропал Щелчок с концами. Вещей нет, лодка потопленная. Разговоры какие? А разговоры такие, что ты, Разноглазый, всё это ему и устроил. Не надо было дураку такой стрёмный заказ брать. Говорят, тройной тариф обещали. – Он пригорюнился. – А только не в тарифе тут дело, а в тщеславии. Не сидится человеку на исконном месте, берёт на себя, доказывает. Чего доказывает? Кому доказывает? Какого чёрта! – крикнул он, обращаясь наконец к Молодому. – Что вам здесь понадобилось? Не желаем мы никакой империи, у нас Родина есть!