— Выходит, рыжий Яцек не лгал, — продолжал Освальд. — Только ума не приложу, почему ж тогда ты побил Збыслава на Божьем суде? И против татар под Вроцлавом рубился так славно! Пороки их пожег. Правда, князька захватить не смог. Или не захотел? Хитер ты, Вацлав, ох хитер…

— Не в хитрости дело, — ответил Бурцев по-польски. — Просто ты решил от меня избавиться, а я нашел себе новых союзников.

— Ну-ну… — еще раз оскалил зубы рыцарь.

Молодой горячий конь под ним грыз узду и приплясывал. Освальд, однако, крепко держался в седле, а сильного скакуна утихомиривал едва заметными движениями пальцев и пяток. Быстро же добжи-нец оправился после Вроцлава…

— Вижу, твои раны зажили, Освальд.

— С Божьей помощью. Сабли язычников не всегда секут насмерть.

Быстрый взгляд в сторону Бурангула… Сотник слов польского рыцаря, конечно, не понял, однако презрительные нотки распознал безошибочно. На лице татарина не дрогнул ни единый мускул. Зато чуть шевельнулся наконечник стрелы, не убранной с тетивы. Сабли саблями, но смерть, затаившаяся в этом кусочке заточенного металла, своего не упустит. Бурцев на всякий случай двинул лошадь, вклиниваясь между добжиньцем и татарским юзбаши. Кровопролитие сейчас крайне нежелательно.

— Сабли язычников, Освальд, могут оказаться полезными. К тому же со мной идут не только татары, но и русичи из новгородской дружины.

— Что язычники, что пособники византийской ереси — для доброго католика все едино!

Однако, судя по тону, рыцарь говорил сейчас не то, что думал. Или не совсем то. Освальд был заинтригован.

— И те, и другие бились против тевтонов, выступивших на стороне Генриха Силезского. А орденских братьев, помнится мне, ты жалуешь еще меньше, чем иноверцев. Литвин Збыслав и прус дядька Адам тоже ведь язычники…

— Не тебе судить, Вацлав, кого я жалую, а кого нет.

— Судить не мне, да… Но твоего герба на Добром поле под стягами Генриха Силезского я почему-то не видел. Тевтонские кресты заметил, куявский штандарт — тоже, а твою башню — нет.

— Я никогда не стану сражаться бок о бок с куявцами — вассалами мазовецкого князя и тем более с рыцарями Конрада Тюрингского. И те, и другие повинны в смерти моего отца. Это раз. Генрих Силезский и остальные польские князья-прихвостни ордена давно приговорили меня и моих людей к смерти. Это два. Но…

— Но?

— Богопротивные язычники Измайлова племени пришли на польские земли.

Былого пафоса Бурцев, однако, не слышал. Последняя фраза сказана больше для порядка. В эпоху феодализма ненависть мелкопоместных панов к конкретным разорителям родового гнезда все-таки сильнее ненависти к абстрактным внешним врагам не сформировавшегося еще толком государства. На этом можно сыграть.