— И что с того? — устало спросил он. — На войне как на войне. В каждой егерской роте состоит на вооружении огнемет, и все знают, зачем он нужен. Не вижу, почему сжечь противника заживо вроде как честней и гуманней, чем рвать его… подручным инструментом. В конечном счете, со мной обошлись лучше, чем я с тобой. Я сейчас способен стоять на своих ногах, а ты прикован к постели.

— Все равно… это другое. Я ведь тоже… стрелял в тебя. Но я не смог бы…

— Если бы пошла речь о спасении батальона, и для этого нужно было развязать мне язык, ты быстро сообразил бы, как это сделать.

— При чем тут… Подожди… Я думал — это в разведке…

— Да нет… Это работа любителя. Большого, надо сказать, любителя…

— Палишко, — Глеб скривился. — Не повезло тебе.

— Нет, товарищ капитан. Мне фантастически повезло. Потому что если бы за дело взялся кто-то умней и хладнокровней, к примеру, ты или тот же товарищ майор, меня бы раскололи в два счета, доставили в Симфи часом раньше, и не в бессознательном виде, там быстренько бы допросили и тут же отправили в Москву. А оттуда мне была уже одна дорога: показательный процесс и — в петле ногами дрыгать.

— У нас не вешают, Штирлиц… хренов.

Асмоловский закрыл глаза и отвернулся к стене. Вернее, повернул голову. Но ненадолго.

— Эй!

— Да?

— Мне нужно встать. Поможешь?

Десяток возражений пришел в голову моментально. Почему я? Тебе нельзя. Позвать санитара?

— Запросто, — сказал он.

Это оказалось далеко не запросто. Но осуществимо. Боевое братство. Уссаться можно от смеха.

О да, Флэннеган, поистине то была светлая мысль — поместить нас в одну камеру-палату.

— Спасибо, — сказал Глеб, когда снова оказался в постели. — А можно воды?

— Запросто.

…Глеб выдернул у него из рук пластиковый стакан и напился сам.

— Ф-фу, — он еле совладал с дыханием. — Можно сказать… На две трети счастлив…