“Ты параноик. Ты везде видишь какую-то систему. Даже если ее там нет. Представь себе на минуту, что это — случайное совпадение”.

Представил. Получилось плохо. Еще в юности он выдумал афоризм: случайность — неосознанная закономерность.

Чувствовалось, что Адамс и Кронин в свою очередь чего-то не договаривают. Проект “Дон” был сделан за пять дней; господа командующие обсасывали его две недели — с кем? Нет, конечно, у них было полно других дел, проект мог две недели просто пролежать под сукном… Не-ет, разговор оставил далеко не такое впечатление. Меморандум оба, похоже, знали напамять. И приняли его, вот, что самое главное. Завтра будет готов приказ по армии… Как это вяжется с чрезмерно либеральной линией по отношению к пленным? И существует ли вообще такая “линия”? Не есть ли этот случай, к примеру, частной инициативой молодого ретивого адвоката, который работает на свою репутацию?

Ты, псих, иди спать.

Как говорила незабвенная Скарлетт О’Хара, об этом я подумаю завтра. Нет, уже сегодня, если быть точным…

* * *

Москва, 1 июня 1980 года, 2215-2220

На какое-то время Молодой застыл, не говоря ни слова и прижимая к уху трубку, в которой шуршала напряженная тишина. Потом он спросил:

— Что вы… имеете в виду?

— Ставрополь. То дело с приписками, дело, в котором вы проявили такую необходимую для партийца принципиальность и твердость…

О, Господи! Молодой промакнул пятнышко платочком.

— Я вспомнил, — сказал он. — Но это не телефонный разговор.

— Когда угодно и где угодно, — покладисто согласился голос.

— Но у меня нет времени.

— Нехорошо забывать старых друзей, Имя-Отчество. Я понимаю, сейчас у вас напряженное время, тасазать, страда (говоривший на южный лад скомкал согласные, и Молодой уловил в этом насмешку, поскольку сам до сих пор не отделался от южно-русского говора). Я мог бы обратиться с этим к кому-нибудь другому. Например, к вашей жене. Она, как общественный деятель, как вы думаете, сможет помочь?

Молодой ощутил томление в груди. Ему страшно было даже подумать, что будет, если ставропольская история всплывет сейчас. Но что будет, если его жена узнает об одной маленькой подробности этой истории (подробность звали Лида и работала она когда-то учительницей в музыкальной школе, а Молодой приглашал ее заниматься на пианино со своей дочерью) — об этом ему думать было еще страшнее.

Сейчас от него требовалось то, что для него всегда было хуже всякой пытки и смерти — он должен был быстро принять самостоятельное решение.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Завтра я поеду на дачу. Знаете, где это?