– Вы, эта, зря так! – Казаку слова убеждения давались с трудом. – Мы никого не травили.

Адельгейда вскипела:

– А кто, кто травил? Кто мне чашу поднес, от которой Кондрат помер?! Сколько вам Генрих дал за то, чтобы законную супругу на тот свет отправить?!

Императрица села на траву и разрыдалась. Все было настолько плохо и невыносимо, что Адельгейде хотелось наложить на себя руки. Сбоку спрыгнул с возка второй спасшийся паренек и принялся ее утешать, поглаживая по плечу и шепча слова утешения.

«Да то ж Иоланта Костикова», – автоматически отметил про себя Горовой. Золотые волосы баронессы выбились из-под мужского берета, да и формы тела были уж очень округлы для парня.

– А шо вы тут робице? – только и смог произнести казак.

В ответ раздалась причудливая мешанина русских, немецких и даже итальянских идиоматических выражений. Горовой большинства слов не знал, но общий смысл сказанного понял сразу.

– Я-то шо, – начал он оправдываться. – Нам травить кого на буй не нужно. Тильки ранком на ганак[116] выйшли, так и стража до нас. Шо таке? Отравители, кажут. – Он почесал голову, подбирая слова. – Ну, и тикать мы. Да Улугбека повязали, еле-еле ослобонили. Вот.

Глаза императрицы сверкнули недобро.

– Врешь ведь все, увалень. – Она встала и расправила плечи. Несмотря на мужской наряд, выглядела сейчас она в большей степени императрицей, чем в те дни, когда принимала их в замке. – Врешь, выродок! Нас отравить муж мой хотел. Вас и послал. Знал, что поверю землякам. А вы, змеюки, как гады лесные в дом влезли и хозяина – за пяту. Тьфу на вас!

После пламенной речи девушка, подрастеряв остатки сил, снова опустилась на траву и разразилась плачем. Ее место тут же заняла Иоланта, вспомнившая все свои девичьи мысли насчет полоцкого трубадура, и потому особенно ярко выражавшая переполнявшие ее эмоции. Речь ее на чудесном ломбардском наречии лилась могучим потоком.

Горовой понял, что ему дам не переспорить, но оставить их у убитого коня и перевернутого возка да без охраны он не мог. Подозвав проводника, он наказал тому съездить за обозом и вести всех сюда.

Когда лошадь Ульриха скрылась в лесу, дочь Всеволода Старого разразилась длинной сентенцией, смысл которой сводился к тому, что вот уже и за стражей послали ироды полоцкие.

Казак выразительно плюнул под ноги и отъехал подальше. Уж больно старательно Адельгейда натягивала ворот своего арбалета. Со второго раза могла и лучше прицелиться. Грицько, подраненный в бою, только тяжело дышал из-за щита и хмуро переводил взгляд с Захара на Горового. Будь он один, без ревущих и ругающихся баб, варяг бы попробовал рвануть к лесу и скрыться, но с таким балластом оставалось только ждать развития событий.