Бурцев быстро глянул на дружинников. Ничего не изменилось. Вот только… Только правый рукав Джеймса Банда чуть встопорщился. Брави все же нарушил приказ! Взял тайком свой потайной кинжальчик. Ладно, за своевольство отчитаем позже. Если живы будем. Сейчас оно, своевольство это, на руку – Джеймса, в отличие от Бурцева, еще не обыскивали.

Остальные дружинники тоже отошли от первого шока, смотрят на воеводу, ожидают приказа. Слова. Полуслова. Взгляда. Полувзгляда.

– Когда мы доберемся до анкер-менша, шлюссель-башни нам уже не понадобятся, – продолжал разглагольствовать Зальцман. – И раскопки можно будет прекратить.

Два автоматчика – вот кто сейчас опасней всего. Если Джеймс со своим ножом тоже это понимает, значит, есть шанс.

– Шлюссель-башни останутся на месте, а…

Кнехты держали Бурцева за руки. Ноги были свободны.

Начали!

Он не крикнул. Просто кивнул, дозволяя дружине… Разрешая…

И начал сам.

Перекат. Захват ногой за шею. Первый кнехт, нелепо размахивая руками, валится на ближайшего автоматчика – того, что слева от Зальцмана. Резкий разворот, удар коленом в ухо – и второй кнехт распластался под повозкой.

А подрукавный ножичек Джеймса уже мелькнул в воздухе. И медленно-медленно оседает эсэсовец, что стоял от Зальцмана справа. Падает, хрипя, держась за шею. И – фонтан крови из перебитой артерии. И рукоять кинжала под ухом.

Другого автоматчика прижимает к земле Освальд. «Шмайсер» валяется в стороне. Пан яростно лупит фашиста с обоих рук. Вымещает злобу за…

– За усы! За усы! За усы! – брызжет слюной разъяренный шляхтич.

Бой на арсенальном дворе кипит вовсю.

Гаврила и Дмитрий, за неимением иного оружия, отмахиваются оглобельками. Джеймс и дядька Адам схватили орудийный банник и шомпол. Збыслав двумя руками швыряет тяжелые каменные ядра.

– Живыми! Живыми брать! – орет бригаденфюрер Зальцман.

А сам расстегивает кобуру. Что ж, стрелять ведь можно и не на поражение. Пулей ведь можно не только убить, но и ранить, обездвижить.

«Вальтер» – в руке эсэсовского магистра. А у Бурцева пистолета за пазухой нет. Зато под рукой – открытый короб с чесноком. И не случайно при первом взгляде на шипастого «ежика» у Бурцева возникла ассоциация с сюррикеном. Для метания на небольшое расстояние эта железная колючка вполне сгодится. Ничуть не хуже, чем ножик брави. Кувыркаясь, заточенная и увесистая «чесночина» полетела в цель. Целью было искаженное лицо эсэсовского бригаденфюрера.

Шип ударил в глаз. Эсэсовец взревел, бросил оружие, вскинул руки к лицу.

Бригаденфюрер голосил громко. Но о том, что противника непременно следует брать живьем, Томас Зальцман больше не кричал. Этим воспользовались.