– Никто! Никто, клянусь тебе. Даже она… Дарда. Мы ни словом, никогда…

Далла не поверила ей. Но продолжала.

– Так дай же мне слово и в том, что отныне и впредь никому не проговоришься. Потому что это будет смертью для меня, и смертью мучительной.

Самла побледнела, услышав это. На лбу ее выступила испарина. Она прошептала:

– Клянусь чревом, тебя выносившим, и сосцами, тебя питавшими, что никогда никому не открою тайны…

Говоря, она инстинктивно провела рукой по груди и животу.

– А муж твой?

– Я ручаюсь за него. Он и вообще неразговорчив. Разве что, когда выпьет…

– Хорошо. Отныне ни о чем не беспокойся. Я найду возможность… найду способ все устроить.

Далла отомкнула отодвинула засов и крикнула: – Бихри!

Начальник телохранителей появился на пороге.

– Слушай меня. Пойдешь с этой женщиной, разыщешь ее мужа. Потом доставишь их в странноприимный двор Мелиты. Пусть этих двоих поместят в особом доме. Неважно, что скажут храмовые служители. Это мой приказ. Разместив их, возвращайся доложить мне. – Она повернулась к Самле. – Ступай с этим человеком, и повинуйся ему. Я еще сегодня пришлю тебе весть.

Самла быстро закивала, поправила съехавший на плечи полосатый платок, надвинув его до бровей, и вышла вслед за Бихри.

Выждав несколько минут, Далла прошла к себе в спальню. Ей было душно здесь, голова кружилась. В спальне, выходившей на террасу, было прохладнее, но лучше царице не стало. Рассеянный предзакатный свет казался слишком резким, платье из легкой заморской ткани сдавливало грудь так, будто было отлито из свинца. Далла приказала служанкам переодеть себя, а затем отправила их вон. Ей необходимо было остаться одной. Каким-то чудом ей удавалось сохранять внешнее спокойствие, но внутри ее колотило.

Зачем только она согласилась увидеть просителей? Зачем она вообще приехала в Маон?

Но поздно теперь сожалеть о том, что сделано. Нужно спасаться. Если это еще возможно.

Она вспомнила женщину, покинувшую дворец, и ей стало дурно. Женщина не была уродливой. Наверное, когда-то она даже была красивой. Но сколько ей лет – сорок, пятьдесят? Неважно. Темное, морщинистое лицо, корявые, мозолистые руки, седина. Согбенные спина и плечи…

… И сказала Никкаль Мелите – если будешь покушаться на мою власть, отдам тебе все ремесла мои. И от тяжких трудов руки твои огрубеют, спина согнется, груди обвиснут, лицо покроется морщинами, и ты до времени станешь дряхлой старухой…

Если бы Далла осталась в этой семье, она бы сейчас выглядела, как эта женщина. Которую так и не назвала матерью. И не хотела, чтоб это была ее мать. А если б она увидела отца, то, наверное, лишилась бы рассудка. О, боги всеблагие! Вместо Тахаша – какой-то мерзкий старый пьяница!