– Но они рассчитывали на твое снисхождение.

– Ты разве не был на похоронах? Даже родня только оплакивала их, и никто не произнес ни одного проклятия в мою сторону.

– И что это значит? – Фемел не скрывал своего полного недоумения.

– А то, что я свой княжеский суд буду вершить, несмотря ни на какую кровную или дружескую связь. Пять преступников все лето сидели в их погребах, потому что их сразу в гневе не убили, а в спокойном состоянии никого убивать не осмеливаются. Наказывать без гнева и независимо от родни может только чужой приглашенный судья или князь. А разве у вас в Романии не то же самое?

– У нас в Романии это освящено тысячелетним обычаем, – оскорбленно поправил Дарника бывший купеческий наставник.

– А у нас в Липове это будет освящено моими капризами, – в тон ему отвечал Дарник.

Он действительно нисколько не боялся новых для себя обязанностей, самонадеянно полагая, что князь – это всего лишь главный воевода, и ничего больше. Ну, придется вершить суд над простыми липовцами и пришлым людом, ну, вовлекут в хозяйственные дела, ну, будет на равных разговаривать с другими князьями и принимать их посланников.

Фемел, однако, решил как следует просветить своего «господина».

– Учти, теперь за каждым твоим шагом следят не только липовцы и арсы, но и в каждом княжеском городе с нетерпением захотят знать, что там новый князь начудил, – уже на следующее утро после коронации вещал он Дарнику. – Поэтому ты не в два раза должен быть лучше соседнего князя, а в десять раз. Пора добывать славу не только кровожадностью, а чем-то еще.

– И чем же? – спросил, лениво потягиваясь, Маланкин сын.

– Своими речами и мыслями.

Дарника разбирал смех:

– Кому нужны чужие речи и мысли?

– А ты скажи: придите ко мне, и я дам вам то, чего вы хотите, – выразительно, как заклинание, произнес Фемел.

– Ну и сказал. – Рыбья Кровь, кривляясь, повторил слова ромея. – И что?

– Разве не чувствуешь, как сразу в тебе что-то изменилось?

Чувствовать, может, Дарник и чувствовал, но вот внушения извне посторонних чувств допустить не мог.

– Иди, своей наложнице это говори, а не мне, – резко оборвал он.

За окном воеводского, теперь уже княжеского дома его ждало разделенное на три враждебных друг другу отряда войско, с которым требовалось разобраться в первую очередь. Наибольшее беспокойство вызывал булгарский отряд. Восемьдесят казгарских булгар взяли под свое крыло сто семьдесят пленных булгар-завиловцев и с каждым днем все отчетливее понимали свою грозную силу, еще не раздавая пленным соплеменникам оружие, но уже совсем не слушаясь вожаков-липовцев.