Получеловеки между тем, оправившись от первого шока и поняв, кем именно для прибывших вооруженных молодцов является «их Дарник», стали обращаться с ними вполне панибратски, зазывая к себе на постой и угощение и пытаясь выпросить какой-либо подарок. Дарник с подарками не спешил: зачем раздавать их при лучине, в ночной тесноте и темени, когда можно сделать это при свете дня на виду у всего селища? Точно так же, как на поле боя чужое волнение и быстрая смена событий всегда побуждали его действовать с холодной головой и расчетом, так и сейчас суета бежечан совершенно успокоила его.

Кузнеца Вочилы уже не было в живых, совсем недавно выехав на охоту за засеку, он не сумел отбиться от стаи волков. Рыбья Кровь воспринял это известие с легким сожалением – уж кузнец-то сумел бы как надо оценить его достижения. Вместо Вочилы о себе пришлось рассказывать за вечерней трапезой в землянке старосты. За спиной Смуги Младшего в углу притаились его семнадцатилетние внуки.

– На войне только первое время страшно, – с подчеркнутым равнодушием говорил Дарник, обгладывая баранью кость. – Кажется, что именно в тебя летят все стрелы и сулицы. У меня в войске все воины разбиты на пары побратимов. Если один побежит, то казнят не только его, но и его побратима, поэтому сила и храбрость каждого бойника всегда возрастают вдвое.

– И никто не спорит, что невинного тоже казнят? – удивлялся Смуга.

– У нас в войске с князем не очень поспоришь, – отвечал старосте сидевший у печи Селезень.

– А если от тебя захотят уйти к другому воеводе? – Смуге хотелось выяснить все до конца.

– Оставляй свое оружие и доспехи, чтобы его носили более достойные, и уходи, – снова помогал Дарнику с объяснениями оруженосец. – Только никто не уходит, потому что таких побед и славы, как у нас, нет ни у кого.

Внуки за спиной Смуги от ужаса и восторга уже и дышать не смели.

Утром Дарник, сидя на застеленном медвежьей шкурой бревне у землянки старосты, достал шкатулку с дирхемами и золотыми солидами и стал одаривать ими всех подряд, не без усмешки думая про себя, насколько бесполезны здесь, в глуши, эти городские знаки богатства.

Видимо, то же самое думали и многие из бежечан. Смуга так и сказал, что теперь молодежь никакими веревками в селище не удержишь. Дарника заботило другое: как быть с матерью, оставлять ее или брать с собой – позволить себе дожидаться ее выздоровления он не мог. Затруднение разрешила сама Маланка, решительно потребовав, чтобы сын забирал ее с собой:

– Я и так не переживу эту зиму, но хочу быть погребенной рядом с твоим домом. Если умру в дороге, не страшно – в мороз довезешь и мертвую. А где буду погребена я, там и будет твое настоящее княжество, от которого ты уже не отступишься.