Даже фотограф, сумевший запечатлеть помятое в толпе семейство Рустикова на дагерротип, не испортил праздника. Тем более он вежливо приподнял шапку и быстро удалился в ближайший трактир, пока его аппарат не сломался от снежной пыли или от случайного удара гуляки.

– Ну что, еще разок? – запахивая расстегнувшееся пальто, спросил Максим. Пары пуговиц, конечно, уже не хватало.

– Нет уж, мы с Руфинкой в кабачок сходим, – воскликнула Гликерия.

– Да, мы немного согреемся и придем, – поддержала ее Еванфия. Барон знал, что они закажут теплого вина и не уйдут из кабака, пока не выпьют всю бутылку – что ж, для ясного зимнего дня совсем неплохое занятие. – Ты с нами, Аглая?

– Нет, – насупилась девочка. – Я с папой прокачусь. Мы повыше поднимемся, правда?

– Правда, правда, – улыбнулся Максим. – До самой вершины. Тут поблизости механический трос недавно провели, на керосиновом движке. Сам везет, когда не сломан. Пойдем, Агапит.

0

Больше этой зимой им так и не удалось выбраться на совместное гулянье – то и дело случались срочные дела, требовавшие участия Максима. А потом и ветры с юга задули, гора потекла ручьями, и вместо ледяной дороги возникла черная плешь, с которой катальщики намертво срезали всю прошлогоднюю траву…

Когда снаружи раздался шум, барон испугался и решил, что ему все мерещится, а потом обрадовался – освобождение, настоящее освобождение уже казалось благом. Хотя бы эта беспрерывная боль прекратится! Кто-то в коридоре вскрикнул и выругался, а затем лязгнула дверь и раздался смех. Очевидно, привели очередного арестанта, и Максим в ужасе вскочил: неужели ему придется просидеть здесь еще один бесконечный отрезок времени?

Но нет, о нем не забыли. Опять по стенам камеры заметалось пламя факелов – на этот раз их было целых три – а вслед за служителями вошел человек в звездчатом плаще и с обнаженной головой. “Гордиан!” – вспыхнуло в голове у Максима, но обратиться к адепту он не решился, видя суровое выражение его лица. Авдиев, видимо, в чем-то убедился и подал знак подручным выводить арестанта. Вся процессия в молчании проделала путь наверх, причем Рустиков несколько раз едва не упал от слабости, а концу подъема запыхался так, будто взбирался на само небо. Вместо того, чтобы покинуть стены Храма, все повернули в узкий коридор. В бойницы с правой стороны задувал теплый ночной ветерок. Солнце, очевидно, уже зашло, и факелы никто не гасил.

Несколько плавных и резких поворотов, и они очутились перед высокой, в два человеческих роста двустворчатой дверью со стилизованным изображением смеющегося Солнца ней. Сопровождающие разошлись в стороны и спрятались в тени, посреди прохода остались только Максим и Авдиев. Створки бесшумно поползли в стороны, открывая перед бароном центральное помещение Храма с алтарем посреди него.