– Лайонела.

– Почему это важно тебе знать?

– Важно.

– Ты в самом деле не знаешь?

– Что?

– Не может быть, чтобы тебе не рассказали эту замечательную в своём роде сплетню.

– Я не слушаю сплетен.

– Конечно, – она улыбнулась. – Дорогой Джейк. Граф Дэйнборо был до такой степени погружён в свои окологеографические и околоисторические изыскания, что просто не сумел найти времени получить принадлежащее ему по праву – а именно, мою драгоценную девственность. Я рассталась с нею существенно позже, в гораздо более стеснённых и удручающих обстоятельствах. Неужели ни нашлось никого, кто с радостью поведал бы тебе об этом?!

– О, Господи, Рэйчел. Какой ужас.

– Ах, Джейк… Тогда… Как я могла любить то, чего нет?!. Мне казалось… Я ведь была ещё совсем ребёнком. Я просто ничего такого не чувствовала к нему, ни о какой любви даже и речи не было. Может быть, потом я бы полюбила его. Но тогда?! Тогда всё получилось иначе. А потом он уехал в экспедицию, и… Дальше ты знаешь. Потом эта история с наследством, с коллекцией…

– Какой коллекцией?

– У Лайонела была совершенно потрясающая коллекция икон. Из-за неё, я думаю, «Бристольский кредит» так расстарался. И не только икон…

– Драгоценности?

– Он был немного странным, Лайонел, – задумчиво проговорила Рэйчел. – Таким, знаешь… Он очень интересовался иконописным искусством, византийским и русским. Настоящее академическое собрание. Он с такой гордостью мне его демонстрировал… Жемчужиной этой коллекции была, разумеется, Одигитрия[56] Софийская…

– Звучит грандиозно, – Гурьев улыбнулся. – Если ты будешь так добра объяснить мне, что это на самом деле значит.

– Эта икона сохранялась в Софийском Соборе Киева. Была написана для главного иконостаса Софийского Собора в Константинополе, потом исчезла и была вновь чудесным образом обретена, кажется, в пятнадцатом веке. Уже в России. В Киеве. Её похитили накануне войны…

– Ах, та самая, – Гурьев кивнул. – Я слышал эту легенду.

– Не знаю, легенда ли это, Джейк, – вздохнула, покачав головой, Рэйчел. – Теперь, после всего, что случилось… Она ведь почитается как чудотворная.

– Это я тоже слышал. Я далёк от мысли смеяться над этим, Рэйчел. Конечно, она чудотворная, потому что люди в это верят. Ничего удивительного.

А ведь это интересно, подумал Гурьев. Сначала – Казанская, уничтоженная каким-то несчастным идиотом. Японская война и смута пятого года. Потом – Софийская, Отечественная война и смута семнадцатого. Нет, нет, это не может быть так просто. Это гораздо сложнее, но… Как же это связано? И с чем? А главное, с кем?