— Все-таки просил?

Симон виновато заморгал.

— Да, просил.

— Ах, ты трепло несчастное! — негодующе рявкнул Эрнан. — Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню.

Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.

— Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько. — Тут он ткнул его пальцем в грудь. — Но ты-то что делал на половине фрейлин в это самое время?

— Точно, — подхватил Эрнан. — Воистину: сей вопрос достоен пристальнейшего изучения!

Симон покраснел, как вареный рак, и, запинаясь, пробормотал:

— Я?… Я просто… просто так…

— Ой, не заливай! — отмахнулся Шатофьер. — Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной этот номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего?

— А? — Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: — О чем ты говоришь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего?

— А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи д’Альбре де Бигор.

— Да ты шутишь! — воскликнул ошарашенный Филипп.

— Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине.

— Черти полосатые! Симон, это правда?

Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно.

Филипп вновь обратился к Эрнану:

— Но как же так? Почему я не знал?

— Да потому, что никто не знал… Гм, почти никто — за исключением лесничего, нескольких слуг, держащих свои языки на привязи, и матери Симона.

— Его матери?!