— В самом деле? — сказал Филипп, усевшись на табурет напротив девушек и принимаясь за еду. — А как же мне подобает обращаться?

— Как мужчине, вошедшему в спальню дамы в одной лишь набедренной повязке. Приблизительно так: «Добрый вечер, кузина. Какой сюрприз, что вы здесь!» — это ко мне. А затем: «Бланка, солнышко, как ты себя чувствуешь? Кузина не будет возражать, если я сейчас же тебя поцелую?»

Филипп рассмеялся. Он искренне симпатизировал Елене и не уставал восхищаться ее неистощимым жизнелюбием. Он от всей души надеялся, что эта жажда жизни поможет ей с достоинством принять жестокий удар, который обрушится на нее уже завтра, когда она узнает, что ее единственный брат, человек, любимый ею скорее как мужчина, оказался безумцем и преступником.

— Боюсь, нас раскусили, Бланка, — произнес Филипп, все еще посмеиваясь, но в смехе его проскальзывала грусть, навеянная мыслью о Рикарде. — Должен покаяться, кузина: недавно мы совершили грех прелюбодеяния. Да простит нас Бог! — И он лицемерно возвел горé очи.

— То-то я и слышала, как вы хныкали в мыльне. Знать, вымаливали у Господа прощение. — Елена хитро усмехнулась. — А Бланка, в виду отсутствия падре Эстебана, исповедывалась мне.

— А? — Филипп вопросительно взглянул на Бланку. — Исповедывалась?

— Ну, не совсем исповедывалась, — немного смущаясь, ответила она. — Просто я рассказала кузине о…

— Обо всем, что произошло, — подхватила Елена. — Начиная с того момента, как коварная Маргарита оставила вас наедине с подвязками.

Филипп чуть не подавился куском мяса, с трудом проглотил его и закашлялся.

— Вы шокированы, кузен? — осведомилась княжна.

— Ну… По правде говоря, я не ожидал, что Бланка будет с вами так откровенна.

— И тем не менее она со мной откровенна. Только со мной, и только с глазу на глаз.

— Елена моя лучшая подруга, — вставила Бланка.

— А как же Маргарита?

— Маргариту я тоже люблю, но… Мы с ней слишком разные.

— Вот именно, — сказала Елена. — Зачастую Маргарита не понимает Бланку, потому что смотрит на жизнь совершенно иначе. Естественно, это не способствует откровенности — тем более со стороны такой застенчивой особы, как наша Бланка.

— Ну, а вы, кузина? Лично я не рискну назвать вас застенчивой. Скромной, порядочной — да. Но отнюдь не застенчивой.

Елена с благодарностью улыбнулась:

— Вы безбожно льстите мне, кузен; это насчет скромности. А что касается нас с Бланкой, то несмотря на всю нашу несхожесть, мы прекрасно ладим. Она понимает меня, я понимаю ее, и в определенном смысле я знаю о ней больше, чем она — сама о себе.

— Вот как! — удивилась Бланка.