– А обратно потом не запросишься? – прищурил осоловелый глаз боярин Борис. – В глуши-то тихо, из врагов, поди, только медведи да волки… Близость к князю, она ведь, брат, тоже не всегда мед.

– Хоть к черту на рога, – повторил Михаил, с громким стуком поставив опустевший кувшин на стол.

В горнице сильно потемнело, хотя до вечера было еще далеко.

Нет, воевода, не к месту ты поминал нечистого и не ко времени!

Над Московью солнечный диск медленно повернулся вокруг своей оси, открывая скрытую темную сторону. Выскочившие наружу бояре оказались в тесном кольце обеспокоенных дружинников, не понимавших, что происходит. Но Михаила больше беспокоило не затмение высоко в небе, а громкие крики, доносившиеся с вечевой площади, еще с языческих времен занимавшей место за стенами Кремника на широкой части Боровицкого холма.

– Что? Бунт? – спросил воевода, за шиворот остановив одного из воинов гарнизона.

– Люди боятся, – дрожащим голосом отвечал воин, – говорят, конец света близок, мир сворачивается!

– Шеи посворачиваю! – заорал Михаил. – На коней!

Крепостные ворота распахнулись, и суздальские дружинники, присланные сюда князем Всеволодом, помчались на еще различимый в сгущающейся тьме вымпел с родовым знаком Мономашичей, развевавшийся над гридницей, местом суда и торга, фасадом выходившей на вечевую площадь.

Навстречу воинам валил обезумевший от страха народ. В зеленоватых сумерках призрачными казались белые рубахи из холста, неживыми – искаженные в ужасе лица.

– Оборотень! – орали в толпе. – Волкодлак!

– Дикари, – свирепел воевода Михаил, охаживая плеткой тех, кто мчался прочь от площади, кидаясь точно под копыта коня.

– Волкодлак! – продолжали орать в толпе.

Боярин Борис ничего не понимал и старался держаться поближе к брату.

Когда дружинники пробились к вечевой площади, та была уже практически пуста. Только несколько человек оставались здесь, не пораженные общим психозом страха.

А еще на площади был волк.

Боярин Борис никогда не видел хищника таких размеров. Зверь, прижавшийся к утоптанной земле, казался в сгущавшихся сумерках уже не крупным псом – теленком, что ли…

С креплений на стенах дружинники сноровисто поснимали заготовленные к ночи факелы, зачиркали кремнями, и вскоре с треском разгорелось пламя, вернув в город хоть какой-то свет. Волк обеспокоенно вздрогнул, повернув голову в сторону пришельцев.

– Сейчас я его… – прошептал воевода Михаил, вынимая из чехла на седле боевой топор.

– Не торопись, воевода, – произнес старик, неслышно подошедший к дружинникам. – Его сталь не возьмет.