Вскоре дружинник действительно появился на крыльце, широко распахнув двери, но не стал спускаться, а произнес приказным тоном какие-то слова, которые княжна плохо поняла, обращенные явно не к ней, и скрылся в дверях. Подчиняясь, по-видимому, этому приказу, на крыльцо взбежал один из дежуривших в усадьбе леших и проследовал в по-прежнему широко распахнутые двери. Через минуту-другую дружинник опять появился на крыльце и теми же словами пригласил во дворец второго дежурного. Все было спокойно и внутри дома, и во дворе усадьбы, и за закрытыми воротами. И в третий раз дружинник вышел на крыльцо, призвал последнего из тройки бойца. Вскоре после того, как третий боец, как и два его товарища, скрылся в доме, на крыльцо выскочили стражники и кинулись к воротам. Один из них пронзительно засвистел. Тогда и через забор, и через распахнутые настежь ворота в усадьбу и во дворец хлынули люди, одновременно похожие и на разбойников, и на опричников. Они принялись беспощадно расправляться с попадающимися на их пути челядинцами. Несколько молодцов, одетых побогаче других, сразу же бросились к остолбеневшей княжне, скрутили ей руки, накинули на глаза ее же платок, поволокли куда-то (как она потом догадалась – в заехавшую во двор карету). Она несколько раз теряла сознание от ужаса, боли и вони, исходившей от зажавших ее со всех сторон похитителей. Ее недолго везли, потом несли в какой-то дом и в конце концов бросили на постель в той самой горнице, где она уже попрощалась было с жизнью и честью, но воспрянула духом, когда вскорости при очередном проблеске сознания увидела лицо склонившейся над ней Катерины, услышала ее наставления. Вот и все, а что дальше было – лучше расскажет сама Катенька, которая теперь сестра ее названая, роднее родненькой.

– А где же мои батюшка с матушкой? Их вы тоже, конечно же, спасли, как и меня? – закончила свой рассказ Настенька и с детской доверчивой надеждой посмотрела на Дымка и дьякона.

Кирилл и Дымок, и без того испытавшие настоящий шок при словах княжны о прибытии в усадьбу какого-то дружинника, некоторое время сидели безмолвно, боясь посмотреть друг другу в глаза. Наконец дьякон прервал затянувшееся тяжелое молчание.

– Погоди, княжна, увидишь их вскорости, – он сглотнул комок в горле и не стал уточнять, что увидеть ей предстоит тела родителей, покоящихся в дубовых гробах в домовой церкви Ропшиной усадьбы, и продолжил жестокий, но необходимый допрос: – Постарайся, голубушка, припомнить слова того дружинника, кои он на крыльце трижды произнес.

– Даже и не знаю, что-то странное… Пожалуй, про разбойников или воров, и о болезни, кажется, какой-то.