– Это Мими! – закричала Марина.

Только в последний день, накануне отплытия, Стас понял, что именно беспокоило его при прогулках по Парижу. Он поднялся на этаж, где жила Марина, поприветствовал Сержа и постучал в дверь её номера. Открыла личная горничная Марины, высокая некрасивая девушка.

– Марина Антоновна свободна? – спросил он.

– Подождите. – Горничная сделала неуклюжий книксен и, проведя его в гостиную, ушла.

Отдёрнув штору, он упёрся лбом в оконное стекло, мрачно глядя на вечерний город. Из неведомых глубин памяти всплыли стихи Элюара: «К стеклу прильнув лицом как скорбный страж, ищу тебя за гранью ожиданья, за гранью самого себя…»

Из-за какой-то портьеры, которых столь много было в этом шикарном номере, выпорхнула оживлённая Марина с мокрыми волосами:

– Стасик! Я рада… Но я уже не смогу никуда пойти… А почему ты такой бука?

Он указал в окно:

– Мариночка, развей немедленно мои опасения. Где Эйфелева башня?!

Она внимательно посмотрела в окно, потом на него:

– А что такое «Эйфелева башня»?..

– Не знаешь? Её построили полвека назад!

– Полвека назад! – засмеялась Марина. – Откуда же мне про это знать?

– Но она символ Парижа!.. У тебя есть бумага?

– На столе.

Стас взял карандаш, несколькими штрихами изобразил плоские крыши, а над ними – четырьмя линиями – летящий силуэт Эйфелевой башни.

– Вот она!

– Какая необычная! – воскликнула Марина. – Куда же она делась? Вот Мими бы сразу сказа… – Она прервалась и виновато глянула на Стаса. – Прости… Я, наверное, была не права тогда. С чего я взяла, что у вас… у тебя с ней… что-то было? Она же старая…

– Да уж, – хмыкнул он. В памяти продолжали переливаться прелестные строчки Элюара: «…Я так тебя люблю, что я уже не знаю, кого из нас двоих здесь нет».[82]