Бенит не ответил, ушел, хлопнув дверью. Кажется, это была первая размолвка между ним и дедом.

В тот же вечер Бенит вызвал к себе Порцию.

– У тебя отныне специальное поручение. И плата будет в два раза выше, – сообщил диктатор своей помощнице. – Ты должна будешь ежедневно просматривать верстку «Первооткрывателя». Назначаю тебя куратором. Все сообщения касательно Цезаря… бывшего Цезаря, – поправил себя Бенит, – мне на стол. А в другие вестники передай: без моего разрешения имя Цезаря упоминать нельзя.

– В Риме отменяют свободу слова?

– Ты забыла закон об оскорблении Величия императора. Пропустишь что-нибудь – растерзаю! – Глаза Бенита сверкнули.

Порции было ясно, что это не пустая угроза.

Глава IV Январские игры 1977 года (продолжение)

Глава IV

Январские игры 1977 года (продолжение)

«Бенит – самый лучший литератор, самый мудрый философ, самый эрудированный человек в Риме».

I

В январе выпал снег. Белыми шапками он лежал на макушках огромных пальм. Листья южных красавиц опадали на землю грязными тряпками в серую мерзкую кашу тающего снега. Дети играли с снежки, норовя забросить прохожим за шиворот комок побольше.

«Цитрусовые замерзнут, – думал Кумий, расхаживая по своей каморке, кутаясь в драный шерстяной платок, подаренный соседкой. – И я вместе с ними».

Это были все познания Кумия в сельском хозяйстве. Ему было жаль цитрусовые деревья куда больше людей. Пришельцы из далекой Индии, наверняка они чувствуют себя чужими даже спустя пять веков после своего переезда. С некоторых пор Кумий сделался чужим в Риме. Браслет Валерии был давным-давно продан, как и почти все имущество Кумия.

Поэт дошел до крайности. И у него кончилась бумага. То есть чистой бумаги у него не было давным-давно. А тут кончились и старые рукописи, которые он перечеркивал и вновь использовал, печатая на другой стороне. Кумий принялся рыться в старом сундуке в поисках какого-нибудь давнишнего черновика. Ему казалось, что черновики никогда не иссякнут. Но выходило, что ничего не осталось – оказывается, человек за свою жизнь успевает так мало! Нашлась лишь серая папка, неведомо откуда взявшаяся в его архиве. Напрасно Кумий напрягал память, пытаясь вспомнить, что это такое. Ничего не всплывало. Ясно, что папка была чужая. Кто-то дал ее и просил сохранить. Кто-то чужой положил в сундук. Листы в папке были старые, пожелтевшие. От времени черные буквы машинописи расплылись. На первой странице значилось:

«Скопировано с рукописи, пришедшей в полную негодность. Рукопись ориентировочно 870–871 годов, сделанная на пергаменте».