– Валерии. Весталке Валерии. Лично. – Уж ее они не тронут… Во всяком случае Кумий на это надеялся. Сквозь боль, сквозь ужас еще прорывались обрывки мыслей, будто побег тополя сквозь слой дерьма… сравнение… откуда-то… им придумано… записано? Или нет? Где записать?

– А кто передал твою мерзкую рукопись в Лондиний? Кто?

Нет, нет невозможно…

– Не знаю.

Удар по лицу. Чудовищная боль. Все плывет перед глазами. Кумий ползает по полу со спущенными штанами. Из заднего прохода льется по ляжкам липкая вонючая жидкость. Кумия рвет одною желчью. Исполнители фотографируют его. При каждой вспышке камеры Кумий вздрагивает и припадает к покрытому нечистотами полу.

– Вот подлинный вид современного писателя, – смеется исполнитель.

Завтра эти фото появятся на первой полосе «Первооткрывателя» с подписью: «Известный сочинитель Кумий во время очередной оргии». Но Кумию уже все равно.

– Кто передал рукопись в Лондиний?

Губы сами выдохнули:

– Проб… Марк Проб… Оставьте меня… помогите… кто-нибудь… помогите…

Один из исполнителей уходит. Во всяком случае Кумия больше не бьют. Ему даже приносят какую-то белую жидкость в глиняной чашке. Рисовый отвар. Всего несколько глотков. Какое блаженство… спасибо… спасибо…

Кажется, Кумий забылся на час или два. Очнулся от новых спазмов в кишечнике. Он сидел на горшке, когда дверь снова распахнулась.

– Выметайся! – приказал исполнитель.

Кумий не понял. Так и остался сидеть.

– Сказано: вон.

Он поднялся и со спущенными штанами поплелся из камеры. Ему вдруг представилось, что Неофрон смотрит сейчас на него и видит его унижения. У Кумия сами собой потекли из глаз слезы.

– Умереть, умереть! Тогда бы… тогда бы…

Да, тогда бы он не выдал Проба.

– Марк, – прости меня, – прошептал поэт, – прости если сможешь.

Его вытолкали на улицу. Он присел тут же возле какого-то дома. Думал, что на него начнут орать. Но никто не обратил на него внимания.